Сказки из Скородумовки. Чурочки березовые (СИ)

- Ох вруньи, - выходила из себя Марфа, - вижу, как нутро ваше от радости светится, мол, всех обманули, отстанут теперь от нас, не-ет, я завтра вас сама провожать выйду.

Для верности Марфа взяла с собой соседку. Они в четыре глаза зорко смотрели они за Фёклой и Фотиньей, и сами не заметили, как очутились в родной деревне.

- Доброго денечка, - Марфа поклонилась женщине у ворот, - как деревня ваша называется, в какое место мы попали?

- Марфушка, ты либо так пятками стучала, что мозги из башки повышибала, - прыснула та со смеху. - Иль обозналась? Иль дорога так тяжела, что глазоньки твои обманывать начали. Ты их кулаком-то потри, потри. Теперь узнала?

Марфа с досады топнула ногой и ткнула локтем товарку.

- Ты куда смотрела, слепаня?

- Куда ты, туда и я, - зевнула та, - заморилась, пойду полежу. И меня больше с собой не зови.

Женщины убрали урожай, обмолотили зерно, за тяжелой работой не забывали посматривать на тропинки - не посинели, на воронов - не побелели, до слёз в глазах глядели на небо, не летят ли огненные шары. Вечером, собравшись в одной избе, бабы плакали и причитали, кляли черную беду. Пропало веселье в Скородумовке. Берёзовые чурки бабы так и носили с собой. За водой идут - за пояс заткнут, прясть сядут - рядом положат, за обедом перед ними чашку ставили.

Фотинья с Фёклой своих мужей и старших сыновей попрятали в сундуки.

- Тяжелы больно, неподъемные, мы младшеньких носить будем.

Зима намела сверкающие сугробы. Бабы ездили в лес, рубили дрова, берёзу не трогали, остерегались, вдруг ненароком полено перепутают, да не то в печку положат.

Как-то Гостюшка бежала по тропинке, около дома Марфы на дорожке валялась чурка.

- Ох, неужто тётка Марфа потеряла? - Гостюшка подобрала полено, зашла в избу. Марфа сопела на печи.

- Тётка Марфа, - зазвенела Гостюшка, - ты ж свое полено потеряла, вот горе-то.

- Чего? - Марфа приподняла голову, - орёшь чего, разбудила. Носит нелёгкая по чужим домам. Шла бы...

Тётка Марфа не договорив прикусила язык.

- У печки брось. Дрема это надоедный. Стариком тихий был, то на лавке, то на печке, гудит себе, жалуется, да я и внимания не обращала. А сейчас распоясался. Вчерась по ноге стукнул, пребольно, а за день до того - в лоб как вдарит, искры посыпались, хоть печку зажигай. Я его на мороз и выкинула, пускай одумается, а может кто подберёт, берёзовые дрова хорошо горят. Жарко.

- Себе заберу, - Гостюшка прижала к груди полено.

- Давай, бери, чего сейчас не взять-то. Никакого беспокойства, ни кормить не надо, ни поить. Топай домой, старикова заступница, а тёткам своим передай, что Марфа дождётся синих дорожек и белых воронов, пойдут они к колдунам.

Гостюшка прижала к груди деда Дрёму и заторопилась в свою избу. Девчушка легко перебирала ножками в валеночках.

Дома мать качала на руках берёзовую чурку.

- Стёпушка, сыночек мой ненаглядный, - ласково приговаривала она, - хоть бы голосок твой услышать, в ясные глазки посмотреть, по головушке погладить.

- Мамка, - заревела Гостюшка, - как же я соскучилась по тяте, по братику. И когда мы от беды избавимся?

- Ждать будем исполнения слов колдунов. Ты откуда полено принесла?

- Марфа деда Дрёму выкинула.

- Глупая Марфа, неразумная, - мать качнула головой. - Стариков жалеть надо, слушать, без их подсказки и за дело незачем браться. Клади деда Дрёму за божницу к тяте нашему.

- Ты что мам? А вдруг перепутаем?

Мать улыбнулась. - Я ни мужа, ни сына ни с кем не спутаю.

Зима нехотя собиралась восвояси. Снимала белые покрывала с полей, но утром еще звала потешиться деда Мороза, хотела наказать баб, радовавшихся приходу Весны. Как-то Гостюшка вышла из избы и зажмурилась от яркого солнца, оно топило ледок, появившийся после вчерашнего морозца. Чистая водица выступила на тропинках, и синее небо отразилось в ней.

- Мамка, - ахнула Гостюшка, - вот радость-то. Иди скорей сюда!

Мать выскочила на крик дочери и тоже ахнула.

- Доченька, Ксюшенька, синие тропинки-то. Начали слова колдунов сбываться.

Мать побежала по соседкам, лишь Марфа, услышав про синие тропинки, сморщила нос:

- Ерунду говорят, в глазах от солнца рябит. Но, выйдя на улицу, Марфа примолкла: и тропинки, и дорога вдоль деревни покрылись синевой.

Женщины повеселели и с нетерпением начали ожидать следующего знака.

Дни становились дольше. Прежде чем спрятаться солнышко старалось еще немного покрасоваться в небе, посветить добрым людям. Из минуточек сложились часы. В избах стоял грохот ткацких станков, бабы и девки с темна до темна просиживали за работой, роняли на полотно слёзы. Бабы выносили белить холсты на луга, расстилали их под слепящими лучами.

- Девоньки, бабоньки, - вдруг крикнула Марфа, - что за птицы прилетели, отродясь таких не видывала.

Над лугом, взмахивая большими белыми крыльями, кружили птицы. Бабы щурились, вглядывались в птиц.

- Все одно не вороны, - махнула рукой Полькина мать.

- Да вороны же! - закричали две женщины.

Все будто прозрели, теперь ясно было видно чёрное оперение, блестевшее словно помасленное.

- Сбывается, - прошептала Дуня, мать Гостюшки.

Марфа достала из-за пазухи полено