Но Луша о грядущих холодах не думала, когда Лесовушка растапливала печку, растягивалась на теплой лежанке и начинала слушать старухины сказки. Та знала много интересного. Рассказывала как в лунную ночь на озере русалки греются на большом камне, какие чудеса творились на заброшенной мельнице, о чем спорят Вьюга с Метелью.
- Бабушка, а про людей что-нибудь расскажи, - просила Луша.
Старуха начинала сердиться, нос у нее становился острым, как сучок, и таким же коричневым, а в глазах появлялись злые желтые блестки.
- Нечего тут про людей вспоминать, - злилась Лесовушка.
Редко какой вечер старушка и девочка проводили вдвоем. Как только Лесовушка зажигала лучину и пристраивала ее у окошка, в дверь обязательно кто-нибудь стучался. Приходил старый Леший и хвастал, как весело ему пугать людей да водить их по лесу. Он кричал филином, взмахивал руками и становился похожим на большую встрепанную птицу. От Лешего пахло прелой листвой и грибами.
- Пойду, - сказал он, - навешаю опят на пни, бери Пелогея Степановна, корзину и приходи за опятами. Бочку то под засолку приготовила?
- С лета своей очереди ждет.
Леший раскланялся и ушел, протяжно скрипнув дверью.
Утром серые тучи рвали края о верхушки сосен, так и плыли по небу с неровным подолом. Дождь перестал. Лесовушка велела Луше потеплее одеться, и вместе они отправились за опятами. Далеко идти было не надо. Поваленное дерево сплошь усеянное крепенькими коричневыми опятками лежало в двух шагах от избушки. Луша и Лесовушка принялись рвать грибы и складывать их в корзину. Рябина горела алыми кистями, кружились в воздухе желтые листья. Луша ежилась от утренней прохлады. Как вдруг кусты раздвинулись и на полянку вышла девушка. Она была одета добротно и тепло, а в руках держала не просто корзину, а огромную корзинищу, в которую сама могла бы уместиться с головой.
Не обращая внимания на Лушу и Лесовушку, резво наполнявших свое лукошко опятами, девушка принялась собирать грибы.
- Ты это, - остановилась в недоумении Лесовушка, - шла бы отсель.
Девушка с недоумением посмотрела на крохотную старушку, потом сложила пальцы колечком и щелкнула по Лесовушке, отчего та слетела с бревна в куст крапивы.
- Сама бы шла! - сказала девушка и заливисто захохотала. Она приблизила лицо к Луше и начала ее рассматривать. Глаза у девушки были красивые, как цветы с зеленовато-голубыми лепестками.
- А ты кто? - спросила девушка.
- Я Лушенька-норушенька, - ответила Луша.
- А я Дарья из Скородумовки, слыхала про меня?
- Слыхала, тебя еще строптивой называют.
- Вот еще! - фыркнула девушка, - да такой доброй и ласковой еще поискать. Я ж как соломка стелюсь, поперек не говорю, только вдоль.
- А бабушку мою зачем обидела?
- Так это бабушка? - удивилась Дарья и так раскрыла свои зелено-голубые глаза, что они стали огромными, как чайные блюдца. - Я думала мышь какая, крыса лесная.
- Я тебе задам крысу, - бормотала старушка, вскарабкиваясь на дерево, - ты у меня получишь.
Дарья засмеялась, но Лесовушка сунула коричневые пальцы в рот и так свистнула, что верхушки деревьев закачались, а листья посыпались частыми желтыми каплями.
На полянку вышли волки. Они наклонили головы и сурово исподлобья посмотрели на девушку.
- Подумаешь, напугала, - пробормотала та, прячась за стволом дерева.
- Не напугала? - усмехнулась Лесовушка, махнула рукой и волки ушли,- раз ты такая храбрая, отправляйся домой, милая. Вспомнишь меня еще не раз. Как надумаешь прощения просить, приходи.
- Еще чего, - взвизгнула Дарья и, подхватив корзинку с грибами, вихрем пронеслась мимо Лесовушки и скрылась за деревьями.
- Ой, что ж в мире делается, - осуждающе сказала старушка, глядя в след девушке. - Девки совсем стыд потеряли, старших не слушают, грубят. В мое-то время - Лесовушка покачала головой, подхватила наполненную доверху корзину.
- Лушка, я пошла грибы солить, а ты по лесу погуляй, полюбуйся на осеннюю красоту.
Наступили первые утренние заморозки. По утрам пожухлая трава становилась седой.
- Зимой пахнет, - говорила Лесовушка. - То ли дальше будет, иной раз и не поймешь, был ли денек или не был. Как станет с утра хмарь, и солнышка светлого не увидишь.
Вечера становились длиннее, день скукоживался.
Однажды вечером в избушку ввалилась старуха с длинным синим носом. Она была одета в грязные лохмотья, через которые проглядывало голое тело.
- Сидишь, - тонким неприятным голосом заверещала старуха, и взмахнула нескладными тощими руками. - Чаи распиваешь.
- Свое пью у других не прошу, - спокойно сказала Лесовушка, наливая себе чашку чая из самовара.
- Небось не угостишь?
- Отчего же, присаживайся, Кикимора.
- Еще чего! Думаешь я позабыла, как ты меня с заветной ягодной полянки прогнала.
- А чего тебе делать на моей полянке? - взвилась от негодования Лесовушка, - ты ее не берегла, ягодки не холила и не нежила, дождичком теплым не поливала, злых жуков не гоняла, а хороших не привечала. А туда же - с корзиной прибежала. Вот посмотрю на тебя, кикимора и думаю: бессовестная ты. Мало ли в лесу полянок, любую выбирай.