Сказки Крестового хутора

Царь улыбнулся, потому что воспоминания о Соловье вели еще дальше, во времена юности, когда они вместе воровали пироги из общественной печи, кирпич от которой тоже валялся где-то в комнате. Тяжелое решение тогда принял молодой правитель – лишить народ Тридевятого царства бесконечных дармовых пирогов. «Если бы жрали вдоволь, то кто бы работал?» – тихо произнес Царь, обращаясь то ли к булаве, то ли ко всей комнате.

– Царь-батюшка! Беда! – снова заговорил серый человек. – Крестовый хутор горит!

Царь повернулся на голос и, не выпуская булавы из рук, двинулся к служащему.

– Как горит?

– Огнем. Мертвые отказались сжигать своих. Оказали активное сопротивление представителям власти.

То, что происходило, показалось Царю шуткой. «Почему именно в этой комнате, именно сейчас? Неужели мысли материальны? – подумал правитель. – Должно ли это все стать новым чучелом? Чучелом пенсионера? Или все мое царство стало чучелом, которое поставить негде?»

– Кто дал приказ жечь мертвых? Кто вам, идиотам, дал приказ?

Серый человек открыл рот, как рыбка, выброшенная на берег, только не исполняющая желания.

– Я же четко сказал: не трогать Крестовый хутор! Тем более этот старик его отстраивал! Кто вам, идиотам, дал приказ?

– Простите меня, грешного, но вы не точно сказали, у меня все записано. Вот, смотрите.

Серый человек начал доставать бумаги, словно это была его главная защита и спасение.

– Вот, Царь-батюшка, вот протокол. Смотрите.

Что-то пустое мелькнуло в глазах правителя. Губы сжались, однако лицо помолодело, как будто гнев придал ему сил, а горящий хутор осветил темный путь жизни.

Серый человек тем временем встал на колени и повернул голову в сторону. Словно щит, выставил он перед Царем протокол их встречи и продолжал бормотать:

– Вот здесь все написано. Вот вы сами сказали. У меня же дети. Вы же крестный…

Царь размахнулся и опустил булаву на голову серого человека. Протокол впечатался в череп. Удар вмял кости и забрызгал кровью одежду Царя.

Откуда ни возьмись появились новые серые люди. Один оттащил еще не пришедший в себя труп. Второй достал блокнот, чтобы записывать указания.

– Деревянным солдатам оцепить Крестовый хутор, усилить охрану у замка. Вызвать всех богатырей для организации личной охраны. Доставить мне кота и подготовить карету, выезжаем через полчаса.

Сказка 24 Лейка

Толпа окружила Крестовый хутор. Тысячи праздных зевак отправились проведать мертвых, чтобы урвать свой кусок чужого горя.

Деревянные солдаты перегородили вход в хутор старой телегой и воинственно подняли дубинки над головами. Пара царских служащих уверенным голосом призывала толпу разойтись, но лучше это исполнил бы дождь, а его, назло представителям власти, не было.

За забором кипело сражение. Или избиение, трудно было понять. Крики перемешивались с глухими ударами и редким шипением огнемета.

– Что там? Бунт?

– Говорят, Федор Иванович революцию начал!

– Да кто же это с мертвых начинает? С живых надо.

– А у меня там мать уже лет десять. Ни разу не проведывал, правда.

– Мертвым водки не дают, вот они и бузят.

Народец перекрикивался друг с другом, высказывая версии причин происходящего.

– Что, служивый, сначала мертвых добьете, а потом и за нас возьметесь?

– Да что ты с ним говоришь? Он же чурбан поболее деревянного солдата будет.

– Скучно что-то. Может, в кабак лучше вернемся?

Сквозь толпу, словно крейсер, пробрался Илья. Народ при виде богатыря смирел и расступался, хотя нашлись смельчаки, плюнувшие на землю. Подойдя к серому человеку, Илья задал пару вопросов и перекрыл могучей спиной вход в хутор.

Его громовой бас раскатился над толпой:

– Всем разойтись. Это государственное дело.

– Что горит, хоть скажи.

– Мертвые али камни? Там же ничего нет боле.

– И кто поджег? Опять, что ли, Федя Пастушок вернулся из ссылки?

– Вот ты мудила!

Чем пьянее был народ, тем мельче ему казался богатырь. А контингент был изрядно подпитый, не зря Ванька Малой оббежал все кабаки по указанию Федора Ивановича.

– Не ваше дело! – снова заговорил Илья. – Горит что-то, значит, горит. Ваше дело знать, что потушим.

Алена тем временем достала откуда-то трех фотографов, замаскированных под баб с коробами, так как фотография в Тридевятом была запрещена.

Федор Иванович открыл глаза. Тело, перемолотое ударами дубинок, казалось чужим и непослушным. Медленно старик приподнялся на четвереньки. Вокруг валялись тела и слышались вздохи. Совсем рядом деревянный солдат мутузил своих же. Дубинка, залитая кровью серого человека, опускалась на тела служащих и собратьев по материалу изготовления. Точно так же много лет назад Федор Иванович полз, контуженный, в тыл. Тогда его ранил осколок гранаты и навсегда оставил память о войне в левой ноге. В тот раз старик дополз, но доползет ли в этот?

Федор Иванович увидел рядом лейку, плюющуюся огненными языками, оперся на нее рукой и приподнялся. «Что же мы наделали? – подумал старик. – Как мирный протест мог перейти в такую мясорубку? Кто, да и зачем кинул камень в голову серого человека? Костя? Но он ведь заперт».

– Феденька, – позвал слабый женский голос, – кажется, я разбилась.