Сказки Леты [СИ]

Болтая и смеясь, девчонки разбирали сумки и торопились на выход. Коридор полнился стуком каблучков и возгласами. Света протирала укрепленные в витринах над письмами стекла. Не торопилась. Роман Петрович стоял в центре зала, оглядывая выставку.

— Кажется, хорошо получилось. А, Светлана?

— Очень хорошо. Вы большой молодец, Роман Петрович, — с искренним восхищением сказала.

В углах зальчика молча стояли огромные снарядные гильзы, в одной, среди разорванных кусков старого железа, клонились в стороны колосья и красные живые маки. Висели по стенам плакаты, на которых мужчины со свирепыми одухотворенными лицами били и гнали врага.

— Вы идете? — Роман Петрович положил на табурет полотенце, придирчиво оглядывая ладони и пальцы, сколупнул налипшие кляксы клея.

Света смотрела в окно. Там Петр, смеясь, как он умел, запрокидывая красивую голову с хорошо подстриженными темными волосами, прощался с «папой». Керзон, и тоже в плаще. Падает с узких плеч, а голова торчит из воротника, как указательный палец из дырявой перчатки. Однажды он провожал ее с дискотеки, шел рядом молча и у подъезда взял ее руку чуть влажными пальцами, склонился и поцеловал торжественно. Света тогда чуть не присела в реверансе от неожиданности. У него уже тогда были жидкие волосы, облепившие узкую голову. Но тонкое лицо с красивыми чертами, большие глаза, сумрачные. На следующий день Петр наорал на нее, ходил по комнате, полосатый от света, падающего через старую портьеру, как тигр в клетке.

— Даже не думай, с ним! Он девчонок кадрит, потом продает зекам откинувшимся, поняла? А такое ты глянь, тоже мне, ручки целует.

Света лежала на боку, натянув на себя простыню, следила, как ходит туда-сюда, и тени ползут по мускулистой спине.

— Тебя послушать, так все, прямо, свиньи!

— Да, свиньи!

— И ты?

— Я?

Он остановился, осмотрел себя, оглаживая по голой груди. Улыбнулся, как мальчик, испорченный, знающий, не накажут. Присел на пол и потащил ее на себя, свалил, путаясь в простыне.

— И я. Конечно. А ты сегодня на Олю Курочку похожа. Знаешь, как она трахалась, м-м-м-м… Я ее забыть не могу.

— Ты ее любил? Пусти. Любил?

— Наверное. Да подожди!

— А меня?

— Что?

— Ну, если она на меня похожа. Ты меня тоже любишь?

— Не она на тебя. А ты на нее.

Он ответил на вопрос через три месяца. Когда привез ее в ресторан и, оставив за столиком, куда-то ушел. А она сидела одна, среди шума, смеха и оценивающих взглядов. И вдруг увидела, стоит у другого стола, с мужчиной, лет сорока, темным с лица, мрачным. Говорит ему что-то, встряхивая руками, и вдруг оба оглянулись, на нее. И темный, не отводя глаз, общупал взглядом, всю, от копны светло-рыжих волос до положенных на стол рук с серебряным колечком на безымянном пальце. И кивнул, соглашаясь.

Когда отвернулись, о чем-то договаривая, она тихо встала. Взяла потной рукой сумочку, и, криво улыбаясь жадным мужским взглядам, прошла между столов, ни разу не оглянувшись. Шла к выходу, музыка орала, толкая в спину. И внутри все от ужаса леденело, комкаясь и сваливаясь вниз живота, промораживая непослушные ноги.

На работу не вышла, уволилась по телефону, выслушав крики старшей про статью и наказания. Месяц не подходила к телефону. А после уехала на полгода к тетке, поступала и провалилась. Вернулась. Пришлось.

— Светлана, вы идете? Мне еще Катю забирать, они там опять нагрузились, всем отделом.

Внизу шофер открыл дверцу машины, вдернулась внутрь пола дорогого плаща. Черный джип потыкался в бордюр, сминая ветки барбариса. Уехал.

— Да, Роман Петрович. Идемте.

Через год Петра убили. Он выходил из своего офиса, свеженького, только отремонтированного, на первом этаже красивого дома с белыми колоннами. Шел к машине, расстреляли в упор, в клочья изорвав очередной плащ, длинный, светлый, что он носил нараспашку.

Маша передавала мамины рассказы о том, что четвертая была диво как хороша, бледненькая, вся в черном кружеве и с черной бархатной лентой на бронзовых волосах. С маленькой дочкой.

— Весь «Меридиан» сняли, прикиньте, девки! Полгорода там было!

ВИНОГРАД