Сказки мертвого Чикаго

В первые дни января её сердце и тело откликнулись на его боль, она ничего тогда не хотела сильнее, чем поехать к нему. Что можно предложить человеку, получившему сорок плетей за то, что он говорил с тобой? Лорейна не была уверена, что знает ответ на этот вопрос. И не была уверена, что ответ, который она знает, нужен Дилану Маккене.

А ещё… Она боялась. Боялась, что он отвергнет её: никогда до этого она не смотрела на него как на мужчину и понимала, что и он никогда не видел в ней женщину.

Все её бывшие мужчины были людьми. Собственно говоря, от китейнов и предложений-то не поступало. Да даже и если бы: благие видели в ней что-то вроде инвалида, неблагие занятную игрушку, и те и другие – недокитейна. Неважно, был ли взгляд полон сострадания или пренебрежения, это не был взгляд равного.

Дилан Маккена был китейном.

И это была веская причина, чтобы не связываться с Диланом Маккеной. В-четвёртых.

Во-первых (а также во-вторых и в-третьих), Дилан Маккена торговал наркотиками. Следовало признать, что Лорейну это смущало меньше, чем, наверное, следовало бы. Дело в том, что Лорейна Суини была сторонницей легализации продажи и покупки веществ, изменяющих сознание, и государственного контроля над этим процессом. Она была уверена, что тогда наркотики приносили бы гораздо меньше вреда. Но её убеждения ничего не меняли: при существующем законодательстве Дилан Маккена был преступником. Получать у такого человека информацию о неблагих китейнах и кое-каких событиях на улицах, работать на него, не нарушая закона, было приемлемо. А вот что-то более личное…

Дело было не только в нравственных переживаниях: Лорейна дорожила своим маленьким бизнесом. Ей потребовалось много усилий, чтобы создать его и оставаться на плаву. И она не хотела ввязываться во что-то, способное лишить её дела и репутации.

Если мыслить реалистически, было понятно, что однажды Маккена сядет в тюрьму или кончит как Майк или Антонио Дженна[3] – от пуль полицейских или от пуль конкурентов. Лорейна Суини была не из тех, кого возбуждают плохие мальчики или смертельная опасность. А главное, она не хотела больше никого терять.

В-пятых (если после всего этого ещё нужно было бы «в-пятых»), Маккена, судя по всему, не заводил ничего похожего на отношения. Его личная жизнь, по всей видимости, состояла из визитов к проституткам: в пользу этого говорил нехитрый аргумент – он владел долей в нескольких легальных стриптиз-клубах и подпольных борделях.

Что бы ни началось у них в начале января (если бы началось хоть что-то), теперь бы оно уже кончилось, и ей было бы очень плохо. Даже хуже, чем сейчас.

Мотель был ближе, чем квартира Стивена Макбрайта, поэтому Лорейна начала с мотеля.

Она уже попросила детектива Марша достать для неё данные с видеорегистратора с задержанием Макбрайта и отчёт об этом событии и дать ей возможность прочитать дело о его самоубийстве, уже доехала до мотеля, уже потерпела предугаданное поражение, опрашивая пьяного до равнодушия ко всему, включая возможность подзаработать, портье. Зато ей удалось – если это можно счесть удачей – снять тот самый номер, в котором застрелился или был застрелен Стивен Макбрайт. Официально эта смерть считалась самоубийством, поэтому с утра номер прибрали, и он снова был готов принимать усталых коммивояжёров, дальнобойщиков, изменяющих мужей, проституток и их клиентов – то есть всех вышеперечисленных. И Лорейна Суини стояла теперь посреди унылой комнаты – одна кровать, одна тумбочка, один стол, два стула, раковина вынесена в комнату, душевая кабина и унитаз за перекошенной дверцей, создающей иллюзию интимного уединения, – казавшейся грязной даже после недавней уборки.

– Стивен, – тихонько позвала она, – Стивен Макбрайт.

Иногда это происходило: они отзывались. Особенно там, где они умерли, или на их могилах, или там, где находились их любимые, памятные вещи. Особенно те, чья жизнь прервалась не по доброй воле или существенно раньше любого разумного срока, те, чья боль или любовь, горечь или желание не позволяли им уйти. Лорейна двадцать пять лет вслушивалась в их тихие голоса и привыкла различать их.

– Стивена здесь нет, – этот голос был несомненно мужским, задумчивым и, пожалуй, дружелюбным, что внушало надежду.

Лорейна кивнула:

– Меня зовут Лорейна Суини, я частный детектив. Как мне вас называть? – она давно уже не спрашивала «как вас зовут»: мёртвые трепетали над тайной своего имени не хуже язычников, боявшихся, что тот, кто знает твоё подлинное имя, имеет над тобой власть. Вот только у мёртвых были основания для таких опасений.

– Дерек, – ответил он.

– Дерек, я здесь из-за парня, который умер семнадцатого вечером. Вы его, случайно, не видели?

– Я его помню. Бородатый и поддатый.

– Всё верно. Расскажете мне?

– Что именно?

– То, что помните. А я сделаю что-нибудь для вас.

Он задумался:

– Ну, ты же не убьёшь мою бывшую жену? – спросил он, наконец, без особой надежды в голосе.

Лорейна улыбнулась и развела руками:

– Нет, не хочу тебя огорчать, но не убью.

– Я так и думал.

– А что, ты умер из-за неё?

– Нет, просто она сука.