Сказки моей жизни

Наш командир вызывал желающих летать. Их находилось много. Ребята всегда и везде откликались тотчас и дружно:

— Дяденька, возьми меня.

Командир обычно отвечал им:

— Вы, ребята, молодые. Вы еще успеете полетать, у вас вся жизнь впереди. А вот не найдется ли кто постарше вас? Вот не хотят ли старички полетать? Им, может быть, летать не придется.

А старики мялись, трусили.

— Где же нам? Костей, пожалуй, не соберешь.

И вот в одном селе мы долго не могли найти, кто бы из стариков согласился полетать. Вдруг из толпы к самолету протиснулась худенькая старушка в рваной шубейке, беззубая, с клюкой.

— Не возьмешь ли меня, батюшка?

— Садись, бабушка.

Толпа ахнула, густо захохотала.

— Куда тебе, Калиновна! Ты там умрешь со страху! Иль упадешь, так и костей не соберешь! — кричали из толпы.

— Не умру, не упаду. А упаду, кости-то схоронят. Что там!

И, с трудом карабкаясь, залезла на крыло самолета и забралась в каюту. Она крестилась, когда самолет полетел. Толпа на берегу хохотала. Самолет долго летал над селом, над лесом, над рекой. Когда он сел, толпа плотно сгрудилась к самому берегу, чтобы видеть, как бабка Калиновна будет вылезать из самолета. Вылезла Калиновна из каюты, встала на крыле, и вот видят все — улыбается, смеется Калиновна от радости.

Всю-то жизнь рассказывала сказку про ковер-самолет да про Конька-Горбунка, сама думала: небылица то. Ныне сама летала, поверила…

Толпа подхватила старуху на руки, вынесла на обрыв.

Мы узнали, что бабка Калиновна — сказительница сказок.

— Рассказывает — заслушаешься. Старинные сказки знает, — говорили нам крестьяне.

Мы решили устроить вечер сказок.

В местной школе битком набилось народу. Бабка Калиновна пришла принаряженная: в красивом старинном, хоть и ветхом сарафане, в старинной «сорочке» — так зовут здесь головной убор; пришла такая праздничная. Она все улыбалась, и ее единственный зуб поблескивал в старческом рту.

Она нараспев сказала нам сказку про ковер-самолет:

«Выше леса стоячего,
чуть пониже облака ходячего,
в небесьи голубом
несется ковер-самолет…»

И еще про Конька-Горбунка:

Только, братцы, я узнал,
что конек-то наш взлетал,
где (я слышал стороною)
небо сходится с землею,
где крестьянки лен прядут,
прялки на небо кладут…
Наш Иван с землей простился
и под небом очутился,
и летел он, будто князь,
шапка набок, подбодрясь.

Такие чудесные сказки! А слушатели кричали ей:

— И про медведя скажи небывальщину!

Бабушка запела:

Старину спою да стародавнюю…

И все сразу подхватили припев, смеясь:

Небылица в лицах,
небывальщина,
да небывальщина,
да неслыхальщина.

И опять бабушка одна:

На горе корову белка лаяла,
ноги растопыря, глаза выпуча,
как овца в гнезде на яйце сидит,
по поднебесью сер медведь летит.
Он ушками, лапками помахивает,
он черным хвостом потряхивает…

И после каждой строчки толпа дружно подхватывала припев: «Небылица в лицах…»

И когда кончили петь, выступил наш командир:

— А теперь, граждане, я вам расскажу о нашем ковре-самолете, о нашем Коньке-Горбунке. Вы его сами видели, вот он стоит на реке под обрывом. Вековая сказка, о которой вам говорила бабушка, стала явью. Гордый человек победил воздух. Не сразу ему далась победа. Тысячи лет он стремился к ней, много сильных и смелых людей погибло в борьбе с воздушной стихией. Теперь человек летает.

…Летать по воздуху безопаснее, чем ездить по железной дороге. Крушения самолетов становятся все реже и реже. И скоро будут почти невозможны.

…Наш самолет поднимает только шесть человек. А уже построены самолеты, поднимающие по двадцать-тридцать человек, построят и еще больше. Нашей великой советской стране нужны такие самолеты. Они с неслыханной быстротой переносят людей из страны в страну, из одной части света в другую. Самолету везде дорога. Ему не надо ни шпал, ни рельс, ни сторожей, которые флажками и фонарями указывали бы ему дорогу.

…Я живу летом в деревне под Москвой. По понедельникам и пятницам из Германии над нашей деревней пролетает аэроплан. Ровно в семь часов вечера, не опаздывая. Пусть ветер, дождь, туман — в семь часов аэроплан летит. В деревне частенько говорят: «Летит. Семь часов. Сейчас стадо пригонят». Как, бывало, определяли время по поезду. «Вечерний поезд прошел — значит, семь часов…»

Таков был рассказ нашего командира. И всем он показался чудеснее, чем бабушкина сказка. Толпа шумно приветствовала командира.

А командир взял бабушку за руку, подвел к столу, и они двое кланялись шумной, смеющейся толпе.

Она — старая сказочница.

Он — сказочник новый.