Сказки народов мира

Дело в том, что у всякого предмета и у всякого существа есть обычное имя, употребляемое всеми, и есть имя тайное, сокрытое, передающее самую суть при помощи единственно верных звуков. Тот, кто это заветное слово знает, получает власть над обозначаемым им предметом, человеком, зверем и даже духом.

Тайное имя людей мудрец Шапиро научился выявлять еще в молодости. У большинства оно написано на лице. У умного человека — на лбу, у любопытного — на кончике носа, у веселого — на верхней губе, у грустного — на нижней, у доброго — на правой щеке, у злого — на левой. Надо лишь уметь эти знаки читать, и рав Шапиро это умел. Посмотрит на собеседника своим острым взглядом, скажет сам себе: «Э-э, вот ты кто на самом деле». Потом прошепчет имя — и сразу слышит, о чем человек думает.

Но этим мастерством мудрец пользовался редко, потому что у большинства людей мысли глупые. Их подслушивать — зря время тратить.

Тайные имена вещей постигаются труднее, но к зрелому возрасту раввин научился угадывать и их. Бывало, придет к нему жена с жалобой, что закончились деньги. Шапиро посмотрит на стол, прошепчет «серебро» (только назовет его другим, настоящим именем) — и появляется горсть серебряных монет.

Жена брала деньги и уходила, а кудесник возвращался к своим занятиям. Он знал и как называется золото, но на что оно тому, кто взыскует истины? Тяжелый, скучный металл, мало на что годный, а на хлеб и молоко, на бумагу и чернила вполне довольно серебра.

Как уже было сказано, раввин корпел над книгами с утра до вечера, но свои ученые занятия он продолжал и ночью — если ночь выдавалась лунная. Прозреть между букв и цифр тайнопись, в которой заключена магия, возможно лишь в недвижном и холодном сиянии ночного светила. Это вам скажет всякий исследователь сокровенной науки.

В доме раввина на крыше к печной трубе были приделаны столик и стул. Там в ясную ночь Шапиро сидел, согнувшись над древними письменами. Поздние прохожие, увидя наверху черную фигуру, крестились или плевали, если это были гои-христиане, либо почтительно кланялись, если это были евреи, но раввин не видел ни тех, ни других. Он вглядывался в шифр бытия — искал решение для задачи, которая ему никак не давалась.

Вот научился он исчислять тайные имена предметов, и что с того? Предметы — они и есть предметы, их кто-то сотворил — или Творец, или сотворенные Творцом люди. И ничего нового под солнцем нет, все уже было прежде. Раввину же хотелось создать нечто никогда еще не бывалое, наречь это нечто по собственному вкусу и тем самым обогатить Божий мир. Вот куда занесла мудреца гордая мысль — он возжелал уподобиться Всевышнему!

«Как мне создать нечто, чего никогда не бывало? Как?» — терзался Шапиро и не находил ответа ни в недрах своего несравненного разума, ни в строках великой книги, ни между ее строк.

Умный человек, бьющийся над сложной проблемой, подобен упрямой гусенице, поднимающейся на вершину горы. Она будет долго ползти, но в конце концов доберется. Однажды рав Шапиро достиг заветной вершины, и перед ним открылся новый горизонт.

То, на что не способен естественный человеческий рассудок, может превзойти рассудок сверхъестественного существа! Вот какая мысль пришла в голову раввину, и он снова погрузился в книгу «Зоар», чтобы разгадать тайное имя какого-нибудь ангела.

Трудность в том, что у серьезного ангела, допустим, всем известного Семангелофона, охраняющего детей, не одно, а двенадцать имен, и все секретные, да такие, что язык сломаешь. Поди-ка их разгадай!

Но гусеница вновь поползла в гору и не остановилась, пока не покорила и эту небесную вершину.

«Всё! — молвил однажды лунной ночью, несколько лет спустя, рав Шапиро, утирая лоб. — Вот и двенадцатое». Он прочел вслух все двенадцать тайных имен, записанных на свитке, и в тот же миг перед ним явился божий ангел.

«Чего тебе надобно, Знающий Мои Имена? — спросил ангел. — Я спешу, я должен помочь стольким людям! Говори быстрей, что тебе нужно, и я исполню твое желание, если оно не противно воле Божьей». «В книгах много написано про ангельское терпение, — упрекнул его Шапиро, — а ты нетерпелив. Еще там написано, что ангелы всезнающи, а ты не знаешь, зачем я тебя вызвал».

«Знаю-знаю, — сказал ангел с двенадцатью именами, которые мы называть здесь не будем, ибо у этого Божьего помощника очень много забот и без того, чтоб его вызывали все подряд. — В твоем намерении соперничать с Господом я помогать тебе не стану. Но если ты хочешь чего-нибудь безобидного — здоровья, удачи, даже воскрешения твоей покойной тещи — проси».

Раввин покачал головой: «За своим здоровьем я слежу сам, в удаче нуждается только лентяй и глупец, а моя теща пусть ожидает пришествия вместе с другими праведницами. Ступай, ты мне ни к чему».

Он был разочарован — не в ангеле, а в собственном уме, подсказавшем неверное решение для задачи. Конечно, ангел как слуга Бога несвободен в своих поступках. Преступить Божий Закон он не может.