Переглянулись пши, ни слова ни сказали. Но Бесланею стыдно было не отблагодарить Адемиркана за такой ценный подарок и он пригласил богатыря к себе в дом отдохнуть и пообедать. «А может быть, — думал Бесланей, — Адемиркан выпьет у меня лишнее и заснет. Гостя убивать грех. Но если ко мне ворвутся разбойники и убьют Адемиркана, никто не осудит меня. Пошлю-ка я к ним сказать, что Адемиркан привез с собой несметную добычу, — мигом примчатся, его убьют, а меня не тронут».
Когда охотники приехали к Бесланею, начался пир и стали съезжаться гости. А в кустах около дома притаились разбойники, за которыми Бесланей послал слугу. Но Адемиркан пил мало, а больше слушал сказки и песни. Вдруг среди семьи Бесланея заметил он очень красивую девушку, которая не подходила к танцующим и то и дело вытирала рукавом слезы. Адемиркан спросил старую служанку, отчего плачет девушка.
— Это воспитанница Бесланея, — объяснила старуха. — Бесланей очень не любит ее, потому что она красивее его дочери, и вчера продал ее в рабство татарам. Завтра утром за ней приедут, и она больше не увидит Кабарды.
Адемиркану жаль стало девушку. Вышел он незаметно за ворота, вывел из стойла Яман-Чарыка, поставил у крыльца, а потом подошел к старой служанке и говорит:
— Скажи, пожалуйста, девушке, чтобы она поднесла мне чашу сано.
Девушка поднесла ему сано, а Адемиркан, принимая чашу, шепнул ей:
— Хочешь, я освобожу тебя от неволи?
Девушка кивнула головой. Адемиркан сейчас же схватил ее в охапку, вскочил на Яман-Чарыка и в два прыжка был уже далеко от Бесланеева дома. Сидевшие в засаде разбойники даже луки натянуть не успели, так быстро пролетел мимо них богатырь.
По дороге Адемиркан сказал девушке:
— Я увез тебя не для того, чтобы взять замуж, а для того, чтобы освободить от татарской неволи. Живи у меня как сестра. Сколько хочешь, столько и живи. А соскучишься — иди на все четыре стороны, удерживать не буду.
Отвез Адемиркан девушку в далекий кош[39]
и отдал на попечение пастухов. Сколько ни искал ее Бесланей, не мог найти. От огорчения вытекло из него с пуд жиру, и дал он великую клятву, что не будет есть больше двух баранов в день, пока не убьет Адемиркана. Карашай Косоглазый поклялся:— Не буду косить левым глазом на чужое добро, пока жив Адемиркан.
А Атажуко поклялся так:
— Не буду чесаться, пока жив Адемиркан.
Всем троим было от этой клятвы очень неудобно, и они еще больше возненавидели Адемиркана.
Разнеслась по Кабарде и Черкесии страшная весть: идут из Крыма войска хана крымского, а из Астрахани — войска хана астраханского. Хотят татары все стада увести, все аулы разорить, всех мужчин перебить, всех девушек в неволю взять. Ездят гонцы из аула в аул, зовут на бой князей, помещиков-пши и простой народ, и идут во всех селениях великие споры.
Князья говорят:
— Мы от татар золотом и серебром откупимся, они нас и не тронут. Незачем нам воевать.
Пши говорят:
— Мы бы и рады откупиться, да нечем. Татары все у нас заберут. Волей-неволей надо на войну идти.
А простой народ говорит:
— Кабардинские князья с нас рубашку снимают, а татарские — голову. Без рубашки кое-как прожить можно, а без головы нельзя. Надо нам с татарами воевать.
Собрались отрядами пши и крестьяне, а кое-где пристали к ним и князья: боялись они, как бы в народе не прозвали их трусами.
Выступило в степь кабардинское войско, и впереди всех мчится на Яман-Чарыке Адемиркан. А позади всех плетутся три друга: Бесланей Толстопузый, Карашай Косоглазый и Атажуко, которого по прозвищу назвать нельзя.
Доехали кабардинцы до большой реки и видят: стоят на другом берегу палатки без числа, и людей несметные полчища, и коней несчетные табуны. Мечи горят, как свечи, копья сверкают, как звезды, рвутся с коновязей нетерпеливые скакуны, и от ржанья их дрожит свод небесный. Ни разу еще крымский хан не приводил в Кабарду такого войска, и ни разу еще такой черной тучей не закрывало небо воронье. Со всех концов земли слетелось оно сюда, чтобы полакомиться трупами.
Дрогнуло сердце у самых смелых джигитов. Чуя беду, понурили голову кони и не едят ячменя. Смотрят в землю князья. Бесланей, Карашай и Атажуко даже хвастать перестали и только пыхтят и потеют. И лишь один Адемиркан лихо гарцует перед кабардинскими отрядами и перекликается через реку с татарскими часовыми:
— Не забудьте сказать своему хану, что я шелковый мешок приготовил для его головы!