Сказки народов Сибири, Средней Азии и Казахстана

Блеснуло что-то, загремело раскатами. Куначжи меч из рук выпустил, упал лицом вниз, ничего больше не помнит. Долго ли лежал, мало ли лежал, тоже не знает. Наконец открыл глаза: кругом ничего нет, расстилается белый снег, сколько глаз хватает.

— Тут мне, видно, и погибнуть! — сказал Куначжи.

— Так тебе и надо! — раздался голос над белой равниной. — Не спросил, не сказал сам, чего хочешь, а меч поднял! Дочерей облаков послушался, а они тебя обманули.

Замолк голос — такая тишина настала, что слышно, как снежинки пересыпаются. Встал Куначжи, побрел по глубокому снегу. Ноги в сугробе вязнут, хоть ползи, как двадцать лет ползал. Упадет — тонкий наст руки до крови режет. Совсем выбился из сил Куначжи.

— А ведь и вправду погибну здесь! — говорит себе.

— Погибнешь! — сказал тот же голос.

Куначжи выпрямился, кулаком невидимому погрозил.

— Не погибну! Мать я должен найти. Она меня звала — может, плохо ей.

— Не надо было дочерей облаков слушаться! — опять сказал голос. — Ты виноват.

— Так ведь мать не виновата! — закричал Куначжи.

— Это ты правду сказал, — ответил голос. — Тогда иди. Увидим, твердо ли ты решился.

Куначжи идет. Снега меньше стало, кое-где земля виднеется. Ногам легко ступать. Обрадовался Куначжи — теперь дойдет он!

И вдруг заблестело, заплескалось перед ним озеро. Большое озеро, ни вправо, ни влево берега не видно, а впереди чуть чернеет берег. Не замерзло озеро, вал по нему ходит, ветер с гребней пену срывает.

Остановился Куначжи, что делать, не знает. Потом сказал:

— Путь к матери не назад, а вперед лежит.

Только как по воде пойду — утону ведь?

И прислушивается: не даст ли какого совета голос. Нет, молчит голос. Видно, надо самому решаться.

— Будь что будет, пойду!

Тут голос сказал:

— Иди, не утонешь.

Ступил Куначжи ногой на воду — ногу не замочил. Ступил другой — твердо. Под его ногами вода льдом становится, на шаг впереди замерзает, на шаг позади опять плещется. Так Куначжи все озеро пересек. Вышел на берег — перед ним дорога лежит, гладкая, серебряная.

Быстро зашагал Куначжи — по гладкой дороге будто сами ноги его несут. Вон и сполохи вдали. Отливают красным, синим, зеленым, каждый миг меняются: то словно леса встают, то горы вздымаются, то открываются широкие реки…

Дошел до самых сполохов Куначжи, до того места, где встретил всадника на белом коне. Остановился, не знает, то ли тут ждать, то ли дальше идти. Постоял — нет никого, дальше пошел.

Сколько прошел, Куначжи не считал и мы не мерили. Наконец увидел просторный дом с восьмьюдесятью окнами. Подошел он к нему, с десятью золотыми балками высокий порог переступил. Очутился на золотом полу, по которому с приглядкой ходят, на цыпочках переступают. Красивый дом, с нарядной карнизной печью, с певучей скамьей, с говорящей сказки лежанкой.

Тут выбежала к нему женщина, закричала:

— Куначжи пришел! Сыночек мой пришел на своих ногах!

Куначжи смотрит, глазам своим не верит: и мать его это, и нет — красавицей она стала, какой, видно, смолоду была. Куначжи ее такой не помнил, а голос ласковый сразу узнал.

Мать сына на певучую скамью усадила, сама рядом села. О том говорить стали, что Куначжи знал, мать не знала. Рассказал Куначжи, что с ним было, что видел, что слышал, что делал. Все выслушала мать, потом головой покачала:

— Ох, сыночек, нехорошо ты сделал! Ты отца своего убить хотел!

— Как отца? — закричал Куначжи.

Мать сказала:

— Все тебе расскажу, ты послушай.

И стала она говорить, о чем сама знала, о чем Куначжи не знал.

Много лет назад это было. Мать кочевала с мужем своим и двумя маленькими сыновьями. По лесу на оленях они ехали. Вдруг напал на них медведь. Мужа насмерть придавил, на мать бросился. Тут бы ей конец пришел, да загремел среди ясного неба гром, слетела молния, убила медведя. А перед молодой женщиной появился всадник на белом коне. Начал он заботиться о ней и ее детях — не дал им от голода, от холода пропасть. Прожили так год, и родился у них мальчик Куначжи. Стал Гром в дорогу собираться, сказал, что не может больше оставаться на земле, к себе на небо должен вернуться. Целый год грозы нигде не было, плохо это для всего растущего, для всего живущего. Пообещал прийти, когда сможет. И приходил. Три раза за эти годы приходил, все с собой звал. А куда пойдешь, когда сын худоногим родился, как его бросишь! В последний раз Гром ей так сказал, так уговаривал: «Сын наш вырос. Если любит тебя, станет искать. Доберется до неба, тут я ему помогу — будут его ноги ходить, не зная усталости». Женщина послушалась мужа, унес он ее.

Только и успела она крикнуть: «Приходи ко мне, сынок!»

— Это я слышал, мама, — сказал Куначжи. — Вот я и пришел к тебе.

— Хороший ты сын у матери, — сказала женщина. — А как отец считает, надо его спросить.

— Где же он, мама?

— Не знаю, где сейчас. У него дел-забот много.

Стал Куначжи жить с матерью в просторном доме с восьмьюдесятью окнами. Дрова ей рубил, воду носил, во всем помогал.

Однажды на рассвете услышал Куначжи тяжелые раскаты. Затряслись стены, золотые балки золотым звоном зазвенели. Потом разом все стихло. Куначжи подумал: