Сказки немецких писателей

На широком лугу за городскими воротами раскинула шатры и палатки веселая ярмарка, и пестрая толпа горожан и сельских жителей волновалась в торговых рядах. Юный стихотворец изо всех сил старался отыскать хотя бы тень поэзии среди зевак, зазывал и торговцев, но всюду находил лишь то же, что и всегда. Остановившись возле будки лотерейщика, он принялся наблюдать, как крестьянские парни и девки с алчностью и вожделением тянули билетики, в основном пустые, — лишь немногим счастливчикам везло, и они забирали совершенно ни на что не пригодный выигрыш. Сам он сразу же выиграл блестящую оловянную ложку. «Если вдруг посыплется манна небесная, будет чем её черпать», — глубокомысленно заключил Ганс, сунув ложку в карман. Хорошенькие девушки, пробиравшиеся мимо него в толпе и о чем-то с загадочным видом шептавшиеся, кидали в его сторону призывные взгляды. Пойдя за ними, он попытался завязать легкую галантную беседу, но девушки отвечали довольно неумно и развязно, так что он поскорей от них отстал, они же в отместку крикнули ему вслед что-то язвительное и грубое. Сидевшие в кабачке знакомые студенты позвали его в свою компанию, но он извинился и сказал, что не может присоединиться к ним из-за неотложного дела. Да разве узнал бы он в этой компании что-нибудь такое, что не было бы давно ему известно? Так брел он, накапливая неутешительные наблюдения, и думал: почтенный род людской ведет себя здесь в высшей степени прозаическим образом, поэту, который ищет вдохновения в гуще жизни, тут поживиться нечем. Он уже жалел, что повздорил с другом Фантазусом. Первая любовь Ганса — в те дни друг без устали подбрасывал ему отличные идеи — была совершенно иной, чем милости здешних несносных дур, и вообще здесь, в базарной толчее, едва ли почерпнешь по-настоящему волнующие и достойные впечатления.

Он забрел на окраину ярмарки и решил уже отложить до другого случая свою затею с гущей жизни, но вдруг заметил чуть в стороне под высокими ивами лачужку, над дверями которой было золотыми буквами написано: «Материи».

Это слово приковало его взгляд, хоть он и понимал, что за ним кроется обыкновенная лавка, а отнюдь не собрание тех материй, о которых толковал профессор словесности. Перед приоткрытой дверью ветхого деревянного домишки сидела на скамеечке старушка и быстро вязала что-то длинными деревянными спицами.

— Что это вы вяжете, матушка? — полюбопытствовал поэт, подойдя ближе.

Старушка подняла на него глаза, которые как-то странно блеснули.

— Это, сударь мой, не для вас. Я тут плету романы для семейного чтения, видите, из какой мягкой белой шерсти эти романы? Потом украшу вязанье разными картинками и пестрыми лоскутками. А вот в лавке у меня есть редкостные материи, самым лучшим сочинителям не зазорно такие покупать. По вам сразу видно, что вы тоже из их гильдии. Не угодно ли взглянуть на мой товар — многообещающему юноше я согласна сделать скидку.

С этими словами она свернула вязанье, поднялась с низкой скамеечки и пошла в лавку.

— Как вы догадались, что я тоже пишу? — спросил юноша.

— Хе, да потому, что вы всё в облаках витаете, а под ноги-то не глядите, вот и споткнулись сейчас на ровном месте. Да вы заходите, посмотрите, попусту ли я хвалилась. Люди не вам чета тут, бывало, диву давались и пользовались моими услугами.

И верно, здесь было чему подивиться: всё в лавке сверкало и переливалось яркими красками, о чём ни за что было не догадаться, глядя с улицы. Редкостные драгоценные материи тончайшего плетения, расписные шелка и узорчатый бархат, расшитые чудесными картинами и древними изречениями, — всё это висело вокруг по стенам, глаза так и разбегались. Старушка некоторое время молча наслаждалась видом восхищенного и изумленного юноши.

— Что же, сынок, пожелаете выбрать? — спросила она затем. — Вот древнейшие египетские образчики, с недавних пор они снова в моде. А здесь — греческие и римские, нынче спрос на них упал. Да и средневековые не сказать, чтоб нарасхват шли, не то, что лет тридцать — сорок назад. Модные новинки приобретать не советую — какие-то они грязноватые, за ними только любители гоняются, как раз из-за этих грязных красок. Вообще лучше прямо скажите, какого рода материал вам желателен. У меня есть множество вполне надежных старинных материй, а есть и другие, которые представлены лишь в летописях да в сборниках новелл.

— Нет-нет, — возразил юноша. — Ничего исторического мне не надо. И так после «Конрадина» до сих пор в себя не приду. Вот если б у вас нашелся добротный солидный материал для патетической трагедии, чтобы была там и любовь, и злодейство, и смерть, сплошь пронизанные возвышенными чувствами, — вот это было бы то, что нужно. Скажем, вроде «Ромео и Джульетты» Шекспира.

Услыхав это имя, старуха молча кивнула, с каким-то странным выражением моргая светлыми глазками.