Сказки немецких писателей

Он снова занял свое место в ложе; вскоре юная фея вылетела на арену на горделивом черном как смоль жеребце с белой звездочкой на лбу, но теперь её облик был совершенно иным, и зрители нижних рядов, в основном городское простонародье и крестьяне, приехавшие на ярмарку, не сразу узнали артистку, зато офицерская лейб-гвардия встретила её ещё большим ликованием, чем в первый раз. На ней была темно-зеленая облегающая стан амазонка, волосы уже не развевались, а были собраны на затылке в тяжелый узел, на изящной головке красовался блестящий цилиндр с дымчатой вуалью. Милостиво кивая своим почитателям, она неторопливо двинулась по кругу; легонько похлопывая вороного хлыстиком, правя уздечкой и прищелкивая языком, она без труда направляла горячего коня по своей воле.

И теперь взор юного поэта был словно прикован к ней, хотя чудеса верховой езды и выездки, приводившие в неописуемый восторг лейтенантов, были абсолютно ему неведомы. Когда же она показала всё свое искусство и, взмахнув на прощанье хлыстиком, умчалась с манежа, Ганс восторженно закричал вместе со всей бушевавшей толпой и был вне себя от счастья, когда наездница появилась снова и ему удалось так ловко кинуть свои две розы, что одна упала прямо ей в руки, а другая — перед ней на луку седла.

Наездница бросила сверкающий взор на ложу, откуда прилетел к ней этот скромный привет, чуть-чуть наклонила голову, а затем развернула покрытого пеной коня к выходу. Ганс забыл себя от счастья, на душе у него было так, словно искра из прекрасных черных очей пала прямо ему на сердце. В странном оцепенении сидел он, прикрыв глаза, порой прерывисто вздыхая, и мысленным взором по-прежнему видел перед собой прелестную юную наездницу. Всё, что происходило внизу на манеже, он не удостаивал внимания. «Делибаб», — повторял он про себя. Ему вспомнилось, что так зовется в Венгрии фея Моргана[18]. Поэтический мотив, связавший воедино нынешние впечатления и легенду о сказочной фее, забрезжил в его мыслях. Он уже хотел уйти из цирка и продолжить свои мечтания под вольными небесами, как вдруг дверь тихо отворилась и с коротким приветствием в ложе явилась она сама — всё ещё в костюме наездницы, в котором только что выступала.

Ганс вскочил, сердце его неистово забилось, он не мог вымолвить ни слова. Но она, приветливо кивнув, жестом велела ему не беспокоиться и села позади него в кресло второго ряда. Ганс опустился на место, обернувшись к ней, совладал наконец с собой и пролепетал несколько восхищенных слов о её выступлении. Теперь, совсем близко от него, наездница показалась Гансу ещё прекраснее, — какой нежной была её золотисто-смугла я кожа, длинные ресницы чуть загибались кверху, над губой темнел едва заметный пушок. А как блеснули её белые зубы, когда она заговорила! Молодой человек, наверное, большой любитель и знаток лошадей? Нет? Кто же он такой? Ах, поэт! Эта публика ей не раз встречалась, но все поэты казались ей такими жалкими, а он такой нарядный молодой человек. Не хочет ли он написать про неё стихи и напечатать в газетах? Нет, нет, она вовсе не настаивает. Он ей и так нравится, без красивых слов, в нем есть что-то особенное, она это сразу поняла, когда он бросил ей розы, вот она и решила с ним познакомиться. Потому что ей наскучили все эти обожатели, они всегда говорят одни и те же напыщенные комплименты, а она — пусть он не думает, что ей легко живется (тут она тяжело вздохнула и нахмурила тонкие черные брови), нет, кроме тех минут, когда она скачет на своем Альмансоре, она чувствует себя такой несчастной… и ни одна душа об этом не догадывается.

Ведь настоящего друга у неё нет, а слава, ха, что слава!..

Ганс слушал её, не прерывая, восхищенный её необычной манерой и чужестранным выговором, и ещё более — доверием, которым она одарила его с первых же минут знакомства, словно они были старыми друзьями. При этом, несмотря на свое меланхолическое настроение, она внимательно следила за всем происходящим на манеже и порой роняла слово порицания или похвалы, как того заслуживали её товарищи. Наконец она встала.

— Вы остаетесь до конца, ну а я устала, хочу домой. Доброй ночи!

Ганс поспешил её уверить, что довольно уже насмотрелся и что для него будет высокой честью и радостью, если она позволит проводить её домой.

— Если хотите, — сказала она. — Здесь вообще-то недалеко. Но идем скорей, а то эти разряженные франты там внизу заметят, что я ухожу.

Они сбежали по узкой и темной деревянной лестнице и вышли на улицу.