Сказки немецких писателей

Мысль о том, чтобы нанести утренний визит своей красавице, Ганс скоро отбросил. Поэт боялся, что в ярком свете дня она удивится, как могла найти в нем при свете звезд нечто особенное. Углубившись в мечтательную задумчивость, он брел по городу — воровато прошмыгнул мимо университета и увидев в витрине ювелира необычные серьги, решил их купить и зашел в лавку. Это были довольно массивные золотые кольца, которые, должно быть, случайно попали сюда из южных стран, где подобные украшения не редкость; наверху кольца скреплялись рубинами. Ганс вспомнил, что у Ирмы в ушах были маленькие тонкие колечки, и представил себе, как красиво будут сверкать алые рубины под развевающейся гривой её темных волос. Цена серег значительно превышала его возможности — камни были настоящие и очень дорогие, как уверял хозяин, но покупка всё же состоялась: Ганс отдал в залог ювелиру свои большие золотые часы, доставшиеся ему в наследство от деда, — лишь на время, успокоил его ювелир, он будет платить за серьги в рассрочку и постепенно выкупит семейную реликвию.

Влюбленный юноша ушел, очень довольный своей покупкой, и провел остаток дня в бесцельных прогулках, с нетерпением ожидая вечера. Наконец труба возвестила, что долгожданный счастливый час настал; он поспешил удостовериться, что его вчерашнее место в ложе не занято. Но сегодня наплыв публики был гораздо меньше, нижние ряды наполовину пустовали, в ложах же лишь кое-где сидели отцы города в окружении чад и домочадцев. Влюбленный поэт не мог понять, почему тех, кто хоть раз видел Фею Делибаб, не тянет с неодолимой силой в цирк каждый вечер.

В самом деле, несмотря на полупустой амфитеатр, наездница превзошла сегодня самое себя и в своем отчаянном искусстве, и в нарядах, которые с ещё большей изысканностью подчеркивали её прелесть. Только молодые офицеры, стоявшие внизу у барьера, остались по-прежнему ей верны и встретили её ещё более восторженно, чем накануне. Ганс же всем сердцем отдался созерцанию и даже забыл аплодировать, да и слишком жалкой похвалой казались ему обычные аплодисменты там, где являлись величайшие чудеса смелости и грации.

Этим извинился он и перед нею, когда после второго выступления наездница, как и в первый вечер, поднялась к нему в ложу.

— Ты глупое дитя! — ответила она и легонько ударила его по щеке. — Аплодисментов нам всегда мало. Ладно, так и быть, на сей раз принимаю твое немое восхищение. А теперь идем! Сразу домой. Мне надо о многом тебе рассказать.

Она повлекла его за собой, и он шел, охваченный робостью от счастья. Когда они выходили из цирка, оказалось, что один из наиболее рьяных её обожателей уже караулит у дверей.

— Сегодня вам не удастся ускользнуть, очаровательная фея! — закричал он. — Я настаиваю на своем праве эскортировать вас на квартиру!

Это право уже отдано другому, — холодно и сухо ответила Ирма. — Adieu, господин лейтенант! — Она взяла Ганса под руку, и они прошли мимо назойливого ухажера.

— О вкусах, как говорится, не спорят! Но то, что вы предпочли мне этого глупого зеленого мальчишку, — это же просто дичь!

Ганс остановился.

— Извини, пожалуйста, — сказал он. — Мне надо сказать пару слов этому наглецу.

— Ради бога! — ахнула Ирма. — Он же сам не понимает, что городит. Умоляю тебя!..

Но Ганс уже подошел к обидчику и о чем-то тихо поговорил с ним, после чего вернулся к своей испуганной подруге. Хотя он пытался успокоить её, уверяя, что наглец взял свои слова обратно, Ирма не поверила и мрачно умолкла, но зато у Ганса развязался язык, и он рассказал ей, как провел минувшие сутки в мыслях о ней одной.

Она ничего не ответила, только слегка пожала его руку. Войдя в дом, она на чужом языке отдала какие-то распоряжения старухе-служанке — нет, без всякого сомнения это действительно была старая колдунья из лавки — и скрылась в соседней комнате.

Минут через десять она появилась в свободном светлом халате, подпоясанном красным шарфом, с распущенными волосами. Она улыбнулась юноше, ибо его сияющие глаза лучше всяких слов сказали ей, как нравится она ему и в этом новом костюме.

— О! — воскликнула она. — У Феи Делибаб не один наряд, а много, и наряды у неё — всех цветов радуги. Но иди же сюда, Ганс, милый, я сильно проголодалась, а пить хочу ещё больше. И ты не отставай.

Они сели за стол, и старуха поставила перед ними блюда с холодными закусками и бутылку красного венгерского вина. Ирма наполнила тонкие венецианские бокалы и протянула один юноше.

— За добрую дружбу! — сказала она и чокнулась с ним.

Но Ганс слишком поспешил, и её бокал разбился от неосторожного удара — багряная струя хлынула на скатерть.

— Ничего страшного! — воскликнула Ирма, увидев его огорчение. — Это знак, чтобы мы с тобой пили из одного бокала.

Она взяла бокал юноши и осушила до дна.

Старуха, что-то угрюмо бормоча, сняла скатерть.

— Если чуть-чуть приложить руки, матушка, можно выкроить из этой скатерти роман с кровавой развязкой, — заметил осмелевший Ганс и пристально поглядел на старуху.

Но та сделала вид, будто не понимает, о чём речь, и, качая головой, вышла из комнаты.