Сказки немецких писателей

Она обернулась к окну, но занавеска не позволяла увидеть, что происходит снаружи; в следующую минуту защелка, соединявшая створки окна, отскочила, сбитая мощным ударом, и в комнату с бранью ворвался огромный незнакомец.

Ирма едва успела соскочить с колен юноши. Дрожа всем телом, но не от страха, а от гнева на незваного гостя, она стояла, закрывая собой возлюбленного.

— Вон! — крикнула она, указывая на дверь. — Что тебе нужно? Я тебе не принадлежу, я свободна и могу выбирать друзей по своему усмотрению?

Страшный незнакомец ответил не сразу. Он стоял и не спеша разглядывал обоих, злорадно ухмыляясь. Ганс тоже вскочил, у него не было никаких сомнений относительно того, кого он видел перед собой. В иное время этот громила его, скорее, позабавил бы, а не напугал. Ибо черная косматая бородища, закрывавшая лицо до самых глаз, выпученные водянисто-голубые глаза и огромная пасть с блестящими клыками делали его в точности похожим на щелкунчика для орехов.

Шляпа свалилась у незнакомца с головы, короткие черные волосы торчали жесткой щеткой. С минуту он стоял, сжимая могучие кулаки, точно боксер на ринге. И…

— Пошла прочь, паршивая девка! — заревел он. — С тобой-то я потом рассчитаюсь. Сперва надо проучить твоего жалкого сосунка, чтобы навсегда забыл сюда дорогу!

Он бросился вперед и замахнулся на девушку. Но она мгновенно выхватила из узла своих густых волос длинный и тонкий испанский кинжал и нацелилась в грудь врага.

— Ни с места! — крикнула она. — Ты довел меня до крайности, и если хоть один волос упадет с его головы…

В следующее мгновение разъяренный незнакомец схватил со стола нож — несколько секунд они боролись, стараясь выбить друг у друга оружие, и вдруг широкий тупой клинок вонзился в горло отчаянно сражавшейся девушки, хлынула струя алой крови, и с тихим стоном Ирма ничком упала наземь.

При виде этого юноша в слепом бешенстве тоже схватился за нож. Но едва он бросился на врага, меткий удар поразил его в грудь слева, и он беззвучно упал рядом с простертым телом своей любимой.

* * *

Наступил уже ноябрь, и первая мелкая изморозь падала с серого неба, когда юный поэт открыл глаза в своей тихой теплой комнате, где пролежал три недели в горячке, и с удивлением огляделся вокруг.

— С добрым утречком, Ганс! — обрадовался друг, стоявший у его изголовья. — Выспался наконец-то? Длинновата была эта ночка, я уж думал, да и доктор тоже, что она не кончится до Страшного суда.

Но теперь надо лежать спокойненько и понемножку привыкать бодрствовать. Вот, выпей-ка этого свежего питья. С рейнвейном пока придется повременить.

— Как, неужели всё это лишь сон? — слабым голосом спросил юноша. — Нет, милый, ты должен всё мне рассказать. Иначе у меня опять начнется жар. Я уже довольно окреп… А если я не узнаю, поправилась ли она…

— О ней тебе нет нужды беспокоиться, — ответил друг, сдерживая тяжкий вздох. — У неё всё хорошо, ей нечего желать. Вашего врага, убийцу, правда, не удалось схватить, он скрылся, когда старуха — колдунья из лавки, помнишь? — прибежала на крик и обнаружила прекрасных влюбленных, истекающих кровью. К счастью, я случайно шел мимо и видел, как тот парень выпрыгнул из окна, а когда я, полюбопытствовав, вошел в дом, то порядком струхнул при виде кошмара, который он там сотворил. Я позаботился, чтобы тебя отнесли домой, а бедную твою подружку оставил на попечение старухи; через несколько дней бродячие комедианты уехали из города, надо полагать, они увезли с собой Фею Делибаб, хотя её имя не будет уже красоваться на афишах… Ты видишь, однако, сын мой, в какую скверную историю можно влипнуть, лишившись опеки мудрого наставника, каковым является твой покорный слуга.

Больной откинулся на подушки и прикрыл глаза. Весь день он безуспешно добивался от друга более точных сведений. Тот отнекивался, ссылаясь на распоряжение врача избегать всяких разговоров, чтобы не волновать пациента.

Лишь спустя несколько дней, когда Ганс впервые встал с постели, друг сказал, подведя его к столу, на котором был расстелен кусок старой парчи:

— Уж и подивишься ты, дорогой сыночек! Подумай только: платком, которым я зажал твою рану, чтобы остановить кровь, я потом смочил рисунки на этой старой тряпке. Сидя возле тебя по ночам, я вспомнил средство, которое присоветовала старуха, чтобы освежить поблекшие краски. Гляди, её рецепт оказался превосходным.

Опершись руками на стол, юноша в глубокой задумчивости смотрел на материю. И он действительно разглядел там чудесную, сладостно-печальную повесть, представленную в нескольких картинах, то была история двух влюбленных: вот они сидят рядом, у юноши на коленях раскрыта маленькая книжка, которую они, по-видимому, читали.

Однако другое, восхитительное занятие заставило их забыть о пользе чтения — их руки сплелись, губы перестали произносить слова из книжки и начали вдруг лепетать совсем иные сладостные звуки, пока не смолкли и те. Но вот кто-то страшный, ужасный врывается к ним, и счастливые влюбленные уходят в тот мир, где никто уже не властен помешать их нежной беседе.