Сказки немецких писателей

— Я его хорошо знала, — сказала она. — Он был одним из моих любимых покупателей, чрезвычайно приятный был господин, никогда не забывал осведомиться о моем здоровье. Смех да и только! Нынче-то что говорят, будто бы он был вовсе другой, благородный, дескать, господин и великий ученый. Сомневаюсь, чтобы он был очень образованный человек, зато уж в материях разбирался превосходно, тут ему равных, можно сказать, не было, а иметь с ним дело было сплошное удовольствие. Что бы он ни купил, из всего он умел сделать нечто и вправду настоящее, а прочие-то спесивые господа иной раз возьмут да изрежут весь материал вдоль и поперек. Ну, коли вы тоже господина Шекспира уважаете, так и быть — найдется для вас красивый отрезик, остаток того сорта, который господин Шекспир ценил особенно высоко, — это старинная золотая парча, итальянская. Моль её ничуть не попортила, разве только вот выцвела она малость от пыли да от солнца. Но это пустяки; главное, парча эта на редкость долговечная.

Старуха сняла с крюка кусок старой желтоватой ткани и, развернув, поднесла к маленькому оконцу.

— Красота, верно? — сказала она и встряхнула ткань, от которой поднялось легкое облачко пыли. — Золотая нить чуток потускнела, но рисунок сохранился просто на диво. Если, на ваш взгляд, он бледноват, так я вас научу, как горю помочь — вы брызните на него кровью сердца, и рисунок сразу оживет и заиграет свежими природными красками.

Наш Ганс, как ни старался, ничего не мог различить на куске старого гобелена, кроме выцветших арабесок, в которых словно бы смутно вырисовывались какие-то блеклые фигурки. Однако он не хотел показать, какой плохой он знаток, авторитет же великого писателя, предпочитавшего именно этот сорт, окончательно его подавил.

Поэтому он смущенно спросил о цене — будет ли сей раритет доступен для его тощего студенческого кошелька.

— А вовсе и не обязательно платить прямо сейчас, — ответила старушка, складывая драгоценный материал и заворачивая его в газетный лист. — Начинающим авторам я всегда иду на уступки. Вы ведь теперь не пройдете стороной мимо моей лавки, ну а я сумею не остаться внакладе. — С этим она сунула сверток юноше под мышку и проводила его за порог; медленно уходя, он ещё раз оглянулся на её лачужку — старуха уже опять сидела на скамье у порога, я длинные спицы проворно сновали у неё в руках.

***

Вернувшись домой, Ганс увидел, что его друг сидит у окна и развлекается, пуская из короткой трубки колечки дыма, из которых возникали причудливые узоры и образы, какое-то время они плавали в воздухе, а затем расплывались и таяли.

— А-а, наш юный гений! — встретил его Фантазус. — Ну как, удалось ли отыскать единственно верный путь к немеркнущей славе? А может, ты просто сторговал на ярмарке лавровый венец по сходной цене? Ну покажи, покажи, чем это ты разжился? — Он взял пакет и развернул его. — Как? Всего-навсего старая тряпка! — разочарованно воскликнул он и хотел бросить её в угол. Но поэт схватил его за руку.

— Полегче! — буркнул он. — Сперва надо хорошенько её рассмотреть. — Он расстелил ткань на столе, одновременно рассказывая другу, как попала к нему эта материя. Услышав, что парча именно того сорта, который особенно высоко ценил великий англичанин, Фантазус сразу притих, склонился над столом и стал внимательно разглядывать некогда великолепный, а ныне поблекший рисунок. Через минуту он звонко захохотал.

— Славно же тебя одурачили, детка! — покатывался он. — Зрение у меня острое, жаловаться не приходится, но если я вижу на этой старой тряпке хоть что-то, кроме кудрявых завитушек, каких-то ручек, ножек и криво посаженных голов, — пусть меня кличут Ганс-простак.

— Признаться, и я, — смущенно отвечал тот, кого и в самом деле звали Гансом, — ничего тут не разберу, но старушка — хозяйка лавки сказала, что надо смочить материю кровью сердца — тогда все линии станут отчетливыми, а краски ярко заиграют.

— Уж не хочешь ли ты совершить такое безрассудство? Пойти на риск, пролить кровь — и всё по совету хитроумной старой ведьмы, которая сбагрила тебе залежавшийся хлам! Ну, знаешь ли, кому что нравится. Но как другу позволь тебе дать совет: сунь-ка ты эту ветошь в печь, где нынче утром сжег свой первый урожай с поэтической нивы.

Фантазус отвернулся и возобновил прерванные забавы с колечками дыма. Ганс же был немало раздосадован: мало того что покупка оказалась никчемной, так теперь его ещё и насмешками потчевали; он не сказал больше ни слова, но про себя решил завтра же вернуть покупку старухе и потребовать, чтобы она заменила эту материю другой, лучше сохранившейся, если не хочет лишиться клиентов — и молодых, и признанных авторов.