— Так точно! — воскликнули все трое, затянули задорную охотничью песню, в которой много раз упоминались «долы и леса», и принялись швырять камнями в какую-то кошку, которая, вопреки запретам, кралась к полю разорять заячьи норы: ведь теперь охотники и зайца не боялись. Но этот последний эпизод нашей истории уже не так достоверен, как всё предыдущее, потому что находятся люди, утверждающие, что зайцы несут яйца только на пасху.
Жил-был на свете великан. И вот этого великана, когда был он ещё совсем маленьким, поймали как-то раз горбуны-карлики и сделали своим рабом. Он возделывал им поля, прял пряжу на платья, молол муку и пек хлеб, занимался домашним скотом и стряпал. Великан строил карликам дома, да ещё рубил деревья в лесу и добывал камни в горах. Он умел доставать из недр земли уголь, железо и золото; он ходил за уродливыми детишками карликов, укачивал их на руках, стирал их грязные пеленки и выполнял все малейшие прихоти и капризы.
Он был очень старательный и к тому же добрый великан.
Ну а за это карлики заковали его в кандалы, били да колошматили, ругали и издевались как могли. И пока они пили хорошие вина и потчевались вкусными кушаньями, которые великан для них готовил, он должен был сидеть в углу и довольствоваться коркой хлеба. Карлики наряжались в шелка и бархат, а великану, который шил для них эти платья, доставались грязные отрепья. Карлики занимали самые уютные комнаты и спали в мягчайших кроватях, которые смастерил для них великан, а сам он жил в крошечной жалкой пещере, где едва помещался, и была та пещера ему домом и в летний зной и в лютые морозы. Вот какие злые хозяева были эти горбатые карлики.
Как-то раз, когда великан был ещё молодым, попытался он разорвать свои цепи. Карлики за это избили его до полусмерти, а потом стали морить голодом. Тут не выдержал великан, вскочил с ревом диким, разорвал цепи и нагнал на карликов страху страшного. Но отбежали они на почтительное расстояние, и полетели в великана копья да стрелы бесчисленные; не устоял он тут и рухнул без сил, истекая кровью.
А когда очнулся, то увидел, что сковали его карлики снова цепями ещё пуще прежнего. Как побитая собака воротился он в свою пещеру.
Шло время, и чем старше становился великан, тем чаще задумывался он над судьбою своею горькою; не оставляли эти мысли его ни днем, ни ночью. Занимаясь работой повседневною, всё пытался он понять, отчего это так всё происходит. Вот карлики утверждают, что, мол, так положено, и испокон веков так было. Но великана такой ответ не устраивал. Как-то раз, когда возделывал он поле в одиночестве, мимо шел странник; разговорились они, и рассказал тот чужестранец, что лежит за горами страна великанов. Только великаны те раза в два его сильнее, живут свободно и независимо, сами пользуются плодами трудов своих и нет у них никаких рабов. С того дня поселилась в душе великана затаенная тоска, злость на жизнь свою не давала ему покоя. День-деньской думал он, ломал голову, как бы ему через те горы перебраться.
Скоро заприметили карлики, что великан замышляет что-то недоброе. Вот работает он и бормочет себе под нос, а то примется сам с собою громко разговаривать, а ещё нет-нет да и ответит как-нибудь дерзко тому карлику, что более всех над ним куражился. «Надо быть начеку», — сказали карлики, понавесили на него ещё цепей и приставили охрану вооруженную, чтоб следила за каждым его шагом. «Как же выбраться мне из плена этого? — подумал великан. — Надо справить мне кольчугу крепкую, тогда стрелы их и копья мне не страшны будут». Как стемнело, пошел великан к себе в пещеру и начал снаряжение делать. Тяжкая это была работа. Дни и ночи напролет корпел великан над своими доспехами. Вот уж сил никаких нет, сон готов уже сморить его, тогда вскочит он, бывало, ударит кулаком по наковальне и скажет себе: «Хочу быть свободным». И давало ему это силы новые и вселяло в него радость.
Как-то раз заметили карлики, чем великан занимается. И когда заснул он, вошли они в его пещеру и сломали все доспехи. Огорчился тут великан, но решил не сдаваться. И смастерил себе новые доспехи, ещё крепче и надежнее прежних. Не под силу будет карликам сломать их. С того дня все мысли его были отданы этим доспехам. Сделал он себе шлем, и латы, и наколенники. Выковал меч острый. Иногда внутренний голос говорил ему: «Пора! Вставай! Разорви цепи! Облачись в доспехи, возьми меч и прорви кольцо стражников, а потом иди за горы!»
Но великан всё думал, что время ещё не приспело. Вот и доспехи немножко подправить надо: тут укрепить, там подладить, — и меч оказывался то слишком легким, то слишком тяжелым.