Сказки о невозвратном

— Ну что ты. Да нет, конечно. Откуда ты придумала такую глупость? Магия не растрачивается по пустякам. Наоборот, когда ты что-то созидаешь, даже такую ерунду, как суп, — хотя у тебя, малыш, получается прекрасный суп, его нельзя называть ерундой, — так вот, творя, ты, наоборот, черпаешь магию из того, что у тебя получается, она обновляется, копится, ты ее аккумулируешь… А если ты, допустим, не суп варишь, а чем-то настоящим занимаешься…

— Тогда, выходит, — перебила я его, — если, как ты говоришь, мы не тратим, а только копим магию в течение жизни, значит ли это, что любой долгоживущий волшебник изначально сильнее юного? Ну просто потому, что успел больше накопить?

— Тоже нет, — качнул он головой. — Сила с рождения дается каждому в разном объеме, и копить ее можно только… Ну как бы в пропорциях от первичного дара. Конечно, знания и опыт могут добавить многое, даже очень, но то, чем ты обладаешь изначально… И потом, я не сказал, что магия совсем не тратится в течение жизни… Тратится, еще как. Но только не в таких бытовых мелочах.

— А когда? — Я бросила ложку, которой помешивала суп, подошла к нему поближе, обняла сзади, прижалась к плечу и ловила каждое слово.

— Ну когда… Разные бывают ситуации. Все на самом деле небесплатно, просто иногда ты получаешь, а иногда — отдаешь. Да ладно, малыш, что ты уж так серьезно завелась? Прямо как в школе. По урокам соскучилась? Любознательный такой малыш. Не бойся, не растворится твоя магия в супе, у тебя ее вон сколько. Твори, не жалей.

Он шутливо провел рукой по моей щеке, повернулся, поцеловал, и мне стало уже ни до чего. Даже не до магии.

Оказалось, это так замечательно — быть в отношениях младшей, слабой, зависимой. С ним я могла расслабиться, ни о чем не думать и ни за что не отвечать. В нашем общении я сама себе напоминала огромную губку, мягкую и аморфную, способную только впитывать и воспринимать. И это мое послушание вознаграждалось сторицей. Он обучал меня. Ему нравилось, с какой жадностью я ловлю каждую капельку знаний, которой он готов был поделиться со мной. Ему нравилось и показывать мне, какой красивой и удобной может быть жизнь, и наблюдать, с какой неподдельной детской радостью я совершаю эти нехитрые открытия. Как и куда пойти, что заказать в ресторане, как подойти к барной стойке и сесть за столик, как себя вести, говорить, улыбаться, что куда надевать и какие принимать образы. Мы побывали в тысяче разных мест, он открыл мне город с таких сторон, о существовании которых я даже не подозревала, хотя прожила здесь несколько лет. О каждом месте у него была своя история, захватывающая и поучительная, и если я о чем-то и сожалела, то только о том, что не могла быть с ним вместе тогда, в те времена, о которых заходила речь.

Впрочем, нет. Среди моего счастья была еще одна, пусть небольшая, пусть известная с самого начала, но все же ощутимая ложка дегтя. Это была его семья. Вернее, его жена — детей у них, к счастью, не было. И отношений особых не было, так что я ни секунды не чувствовала себя разлучницей и разрушительницей чужого гнезда. Брак этот был очень давним и мог бы считаться совершенно изжившим себя, если бы не его общественная основа. Ведь она, эта его жена, на самом деле была дочерью очень важного человека, и расставание с ней не могло бы пройти для моего любимого безнаказанно, особенно теперь… В общем, этот союз держался только на светских условностях, но даже этого вполне хватало, чтобы довольно часто омрачать наши выходные и особенно праздничные дни. В такие дни ему полагалось присутствовать на каком-нибудь важном мероприятии, непременно с женой, что он, ругаясь про себя, тем не менее обязательно исполнял, а я…

Я оставалась предоставлена сама себе. В этом, в общем, не было ничего страшного, наоборот, в каком-то смысле это было даже полезно, потому что я могла посвятить время мелким, кропотливым, неинтересным, но тем не менее необходимым делам, которые всегда накапливались, но на которые невозможно жалко было убивать те драгоценные часы, которые мы проводили вместе.

Так что я не скучала. Ходила по магазинам, выполняла какую-то хозяйственную рутину, читала, гуляла, думала… Все было бы замечательно, если бы только не постоянная, грызущая изнутри душу тоска, которая охватывала меня в тот момент, когда он исчезал из поля моего зрения, и стойко висела в душе, пока он не появлялся снова. Наверное, нечто подобное испытывают преданные собаки. Но я никогда не говорила ему об этом, даже сама себе старалась не показывать виду, а наоборот, в его отсутствие становилась страшно деятельной и активной, пытаясь этой активностью как-то заткнуть ноющую внутри дыру. Я даже старалась всегда узнать или придумать что-то интересное, чтобы потом рассказать ему, чтобы он не подумал, что я всего лишь бесполезный занудный придаток, чтобы, может быть, даже пожалел, что провел это время не со мной.

А еще в такие дни я иногда встречалась с Алексом.