Сказки о невозвратном

От неожиданности я потеряла разгон и остановилась, не долетев нескольких шагов до стола. При моем появлении Гуру опустил руки и перевел на меня слегка удивленный взгляд. Его лицо не выражало ни злобы, ни агрессии, ни какого-то мистического оцепенения — нормальное, умное, такое любимое мной когда-то лицо. Во мне, вопреки всему, снова зашевелилась надежда. Может быть, все-таки…

— Что происходит? — обратилась я к нему, не в силах справиться с ней. — Что ты здесь делаешь? Зачем этот дурацкий маскарад?

Он повернулся ко мне и улыбнулся своей такой знакомой, такой привычной, родной улыбкой. Нет, наверное, я чего-то не понимаю. Сейчас он мне все объяснит, мир встанет на место, и все снова будет хорошо.

— Это не маскарад, — сказал он.

— Тогда… Зачем все это? — я обвела рукой сцену. — Что это означает?

— Это экзорцизм.

— Я не знаю, что это такое. Объясни.

Он раздраженно пожал плечами.

— Ну что тут объяснять? Как будто ты дурочка. Экзорцизм — значит изгнание дьявола, уничтожение зла. Ты же видишь, что здесь происходит, — рукой с ножом он указал на младенца, лежащего на столе. Я замерла. — Видишь? Среди нас оказалось зло. Враждебные силы. И мы должны очистить себя от них.

Бред какой-то. Как может ребенок, любой ребенок, быть злом?! Не говоря о том, что это был его собственный ребенок. Может, он пьян? Или эти тетки все-таки умудрились заморочить? Но все-таки… он же разумный человек…

— Послушай, — осторожно сказала я. — Ну да, я понимаю, с аурой там что-то не то, я согласна, но это все… Эти тряпки, ножи? Мы же не в средневековье, в конце концов… Есть какие-то другие методы…

Он покачал головой.

— Я не могу рисковать. Это древний, давно забытый обряд. Я восстановил его по старым книгам. Да, несколько архаично, не спорю, но, поскольку никаких современных экспериментов не проводилось, все должно идти так, как предписано, без отклонений. Ты бы знала, с каким трудом я сумел все это найти… Но если все получится, я не только уничтожу зло, но и получу мощнейший заряд новой силы, так что дело стоит того. Ты сама…

Бред продолжался. Самое страшное было то, что говорил он, как нормальный человек, с теми же интонациями, теми же словами, а смысл всего этого был… Он не укладывался в голове, этот смысл. И я совершенно не понимала, как же мне быть.

Ребенок на столе снова завозился и захныкал. Меня охватило жаром. Думать было некогда.

— Отдай его мне, а? — просто попросила я. — Ну пожалуйста. Не надо ничего этого. Можно, я заберу его отсюда, и все?

Гуру не ответил, только качнул головой и грустно улыбнулся мне.

— Слушай, — я уже знала, что все бесполезно, но дурацкая надежда еще мешала мне, цеплялась за мысли, лезла во все углы… И потом, что еще я могла? Вдруг все-таки в нем проснется… не знаю что, все равно, пусть хоть жалость. — Ему холодно, смотри. Он маленький. Мой. Дай его мне. И мы уйдем, обещаю, и я никогда…

— Ну куда ты уйдешь? — его голос звучал так ласково и спокойно, как будто мы с ним сидели дома на диване, а весь фильм ужасов шел перед нами по телевизору. — С таким ребенком? Его же не спрячешь, ты же не можешь этого не понимать. Это ошибка природы, уродство, нарушение всех возможных законов, причем вопиющее нарушение. Это позор, пятно…

Я молчала, не зная, что ответить, и надо ли это делать вообще. Внутри себя я не соглашалась ни с одним его словом, но что-то подсказывало мне, что сейчас лучше не возражать. Он положил нож на край стола и продолжил.

— И потом, даже если тебе теперь все равно, я-то уж в любом случае не могу себе этого позволить. Ну ты сама подумай. У меня выборы, Программа, на меня рассчитывают… Ты только представь себе, что начнется, если обнаружится вот такое, — он кивнул на ребенка. — Какой они тут же подымут шум. — Лицо его болезненно сморщилось. — Эта история с самого начала была достаточно сомнительной, все-таки я женат, и вообще, а уж теперь… Нет, это единственный выход. И, между прочим…

Его явно посетила какая-то новая идея. Я продолжала молчать, прислушиваясь к его словам и одновременно судорожно пытаясь придумать какие-нибудь свои собственные правильные слова или поступки, которые могли бы хоть как-то нам помочь.

А новая идея, похоже, нравилась ему все больше. Глаза у него заблестели, лицо разгладилось, как всегда бывало, когда он выдумывал какой-то удачный ход. Надежда во мне снова подняла голову и запела. «Он может, он все-таки спасет нас…» Я напряглась в ожидании…

— А знаешь что, — обратился он ко мне. — Я только что подумал… Если бы ты, наоборот, помогла нам, возможно, все еще можно было бы изменить.

— Как это? — не поняла я. — Что именно изменить?

— Помочь тебе, — доверительно улыбнулся он. — Вернуть твою магию. Я не совсем уверен, но, понимаешь, экзорцизм, это такой сложный, такой глубокий ритуал, тут задействуются такие внутренние магические силы, вырывается такая мощь… В принципе, весьма вероятно, нет, даже наверняка — именно ты…

— Что — я?