Эффект такого двойного нашептывания был совершенно необычным. Казалось, звучание слов каждого из них расщепляло меня пополам. В конце концов бездна между моими ушами стала такой, что я потерял всякое чувство единства. Оставалось, несомненно, и что-то мое, но оно не было твердым. Оно было скорее светящимся туманом, темно-желтой дымкой, которая имела ощущения.
Дон Хуан сказал мне, что он собирается склеить меня для полета. При этом у меня возникло ощущение, что эти слова были подобны щипцам, которые закручивали и скрепляли мои «чувства».
Слова дона Хенаро были приглашением следовать за ним. Я почувствовал, что хочу сделать это, но не могу. Расщепление было настолько полным, что я был лишен возможности действовать. Затем я услышал одно и то же короткое заявление, бесконечно повторяемое ими обоими: «Взгляни на эту прекрасную летающую форму». «Прыгай, прыгай!» «Твои ноги достигнут вершин деревьев». «Эвкалипты похожи на зеленые точки». «Черви – это свет».
В этот момент что-то во мне прекратилось – быть может, мое осознание их слов. Я чувствовал, что дон Хенаро все еще со мной, но не видел ничего, кроме гигантского скопления совершенно необычных источников света. Временами их сияние уменьшалось, а временами достигало поразительной интенсивности. Ощущал я также и движение. Было такое впечатление, что меня безостановочно втягивает какой-то вакуум. Стоило мне замедлить свое движение и сфокусировать осознание на источниках света, как вакуум снова уносил меня прочь.
В какой-то момент между двумя перепадами скорости я почувствовал крайнее замешательство. Мир вокруг меня, чем бы он ни был, приближался и удалялся в одно и то же время, отсюда и следовал вакуумоподобный эффект. Я видел два отдельных мира – один, который уходил от меня, и другой, который надвигался. Я осознал это не обычным путем, у меня не было ощущения понимания чего-то ранее скрытого. Скорее, у меня было два независимых осознания для объединяющего заключения.
После этого картины моего восприятия стали какими-то тусклыми. Им недоставало точности или же восприятий было слишком много, и я не мог их рассортировать. Следующим набором различимых восприятий была серия звуков в конце длинного трубообразного образования. «Трубой» был я сам, а звуки были словами дона Хуана и дона Хенаро, снова шептавших мне в уши. Чем дольше они говорили, тем короче становилась труба, пока звуки не оказались в границах моего понимания. Иначе говоря, звуки слов дона Хуана и дона Хенаро достигли моего нормального диапазона восприятия. Сначала эти звуки осознавались как шумы, затем как слова, которые выкрикивают, и наконец, как слова, которые мне шепчут в уши.
Затем я различил предметы знакомого мне мира. Очевидно, я лежал лицом вниз. Я мог видеть маленькие камешки, комочки почвы и сухие листья, а затем я вспомнил поле с эвкалиптами.
Дон Хуан и дон Хенаро стояли рядом со мной. Было еще светло. У меня возникло желание забраться в воду. Я дошел до реки, разделся и оставался в холодной воде, пока полностью не пришел в себя.
Дон Хенаро ушел, как только мы добрались до его дома. Уходя, он небрежно потрепал меня по плечу. Я рефлекторно отскочил, думая, что его прикосновение будет болезненным. К моему изумлению, это было просто мягкое похлопывание по плечу.
Дон Хуан и дон Хенаро смеялись как два ребенка, празднующие шалость.
– Не будь таким прыгучим, – сказал дон Хенаро, –
Он причмокнул губами, как бы не одобряя мою преувеличенную реакцию, и протянул ко мне руки с дружественным видом. Я обнял его. Он похлопал меня по спине. Это был очень дружеский и теплый жест.
– Твое внимание должно быть на
Он повернулся к дону Хуану и улыбнулся ему.
– Разве это не так, Хуанчо? – спросил он, подчеркивая слово «Хуанчо» – забавное уменьшительное от имени Хуан.
– Это так, Хенарчо, – ответил дон Хуан, тут же создав такое же уменьшительное от имени Хенаро.
Оба они расхохотались.
– Должен предупредить тебя, – сказал мне дон Хуан. – Тебе нужно научиться уверенно определять, когда человек –
Дон Хуан повернулся к дону Хенаро и с сияющей улыбкой спросил:
– Разве не так, Хенарчо?
– Это абсолютно так, Хуанчо, – ответил дон Хенаро, и они снова расхохотались.
Их ребячество очень трогало меня. События дня были утомительными, и я стал очень эмоционален. Волна жалости к самому себе охватила меня. Я готов был заплакать, повторяя самому себе, что все то, что они сделали со мной, было необратимым и, скорее всего, вредным. Дон Хуан, казалось, читал мои мысли. Усмехнувшись, он недоверчиво покачал головой.
Я попытался остановить внутренний диалог, и вся моя жалость к себе исчезла.
– Хенаро очень теплый, – заметил дон Хуан, когда дон Хенаро ушел. – Планом