Сказки о сотворении мира

— Для тебя, но не для того, кто стоит над доской.

— С «автором» я разберусь. А ты вернешься со мной на большую землю.

Когда юноша с книгой вновь явился на верхний ярус, на него никто не обратил внимания. Он потоптался вокруг стола, подошел к Мирославе и сверху вниз взглянул на ее сердитого гостя:

— Хочешь, — предложил он графине, — я выкину его за борт?

— Чуть позже, — ответила Мира.

— Ну, так ты меня тогда позови. Я буду заниматься в библиотеке.

Предложение прозвучало по-русски и достаточно внятно, чтобы Оскар мог расслышать каждое слово. Чтобы подчеркнуть презрение к сомнительным отношениям между графиней и крошкой, Оскар никак не отреагировал на угрозу. Юноша с книгой немного постоял над столом, но ничего интересного не увидел.

— Я здесь, недалеко, — напомнил он, прежде чем удалиться.

— Ревнует, — заметил Оскар. — Он меня зарежет на первом уроке.

— Когда он узнает, кто ты, умрет от счастья.

— Приятно, что вы сплетничали обо мне. Но я не могу обещать, пока не оценю его уровень. Может, для начала ему почитать учебники средней школы?

— Как скажешь. Оскар, он способный малыш, но я хреновый наставник. Мало того, что я два на два не могу помножить без ошибки, у меня еще и терпения не хватает. Чему я его научу? Дохлым языкам, которые вряд ли пригодятся? Здесь одни схоласты да Густав. Что толку, что ребенок освоил навигацию и может управлять большой лодкой? На флоте ему не работать. Представь, если он загонит в дехрон нагруженный танкер. Еще и посадят. Крошке нужно учиться работать башкой, а личности, как ты и Гурамов, в форте нечастые гости. Я хватаюсь за любую возможность. Возьми его во Флориду и как следует поучи. Он такой же человек без судьбы, как сын Макса, даже лучше, потому что я его таким сделала. Я сама его лишила судьбы.

— Кого-то мне напоминает твой «малыш», только не пойму, кого.

— Он напоминает тебе человека, с которым ты проживешь лучшие годы жизни. Оська, тебе ведь нужен сын. И сын, и ученик, и друг, соратник, единомышленник…

— Поговори с Гурамовым насчет Лизы.

— Гурамов мне голову оторвет.

— Девчонка загибается от транквилизаторов, бьется головой о стены… Мира, очнись! Кто говорил, что она тебе, как дочь? Кто довел ее до такого безумия?

— Хорошо! — согласилась графиня. — Я же не сказала, что не буду говорить с Гурамовым. Я сказала, что боюсь его до смерти.

Когда «Рафинад» высадил на пристань господина Гурамова, была глубокая ночь. Ни одна звезда не освещала черного космоса. Яхты ушли. Только маячок изумрудного цвета качался на мачте, обозначая грань между морем и небом. В форте стояла тишина, но факела на стенах напоминали о присутствии жизни в этом ужасном месте.

Эрнест вошел в библиотеку и удивился, заметив Миру и Оскара. Старец с орлиным носом и гордо поднятой головой возник на пороге.

— В чем дело? — спросил он.

Его голова задралась еще выше, а острый кадык кинжалом выпятился в сторону непрошеных посетителей.

— Ашот Гургенович, мне надо с вами поговорить, — сказала графиня.

Гурамов посмотрел на часы.

— Если не ошибаюсь, сейчас время зачета.

— Да, но…

— Прошу покинуть аудиторию всех, кто не будет сдавать зачет.

Графиня пошла на выход. Оскар последовал за ней. Когда дверь библиотеки закрылась, оба испытали облегчение.

— Если б ты знал, как я его боюсь, — повторила графиня. — Давай отойдем, не стой под факелом, с них капает всякая гадость, — она увела товарища в тень и усадила на лестнице.

— Хочешь, поговорю с ним сам? — предложил Оскар.

— Не знаю. Конечно, жить мне не надоело, но и тебя потерять не хочется. Ты же не пациент клиники Копинского.

— Потому что ко мне не ходят стрелки.

— Да… Интересно, сдаст малыш свою химию? Если не сдаст, мне влетит дважды.

— Жаль твоего малыша, но сдать за него химию я не смогу.

— Малышу на Гурамова наплевать. Для него он просто алхимик. Знаешь, когда я рассказала вашу с Валерьянычем историю, малыш прослезился. Он часто просит меня рассказать ее снова, и каждый раз плачет.

— Зачем? — удивился Оскар.

— Он считает, что обращение «Учитель», это так трогательно. Знаешь, что он сказал мне однажды: «Если в моей жизни появится человек, которого я смогу называть Учителем, я буду счастлив, а если когда-нибудь так назовут меня, я буду считать, что не зря прожил жизнь». У них с Гурамовым хорошие отношения, но Учителем он его не зовет.

— Ничего трогательного наша с Валерьянычем история не подразумевала, — признался Оскар.

— Там была история?

— А я тебе не рассказывал? У нас в интернате был физрук, — Оскар улыбнулся, — эстонец. Бывший боксер. Так вот, у них принято обращаться к учителям не по имени отчеству, а говорить «учитель» и называть фамилию. Имечко у него было то еще, а отчества не было вообще. То есть, у эстонцев опять же не принято обращаться по отчеству. Мы звали его просто Учитель. Потому что Учитель Тикс было как-то уже чересчур.

— Я не знала.