Сказки о сотворении мира

Юля еще надеялась, что задержат рейс, и Натан Валерьянович вернется. Вероятно, она не станет жаловаться на поведение крошки, но в следующий раз, когда ее пригласят в Израиль, выпендриваться не будет. Она поедет с Натаном даже на северный полюс, будет охотиться на тюленей и жить в палатке, лишь бы не взваливать на себя ответственность. «Если сегодня все обойдется, — решила Юля, — я попрошу Некрасова, пусть даст пару крепких парней напрокат. Мордоворотов, которые справятся с крошкой-графом и будут выполнять мои поручения. Играть по удобным мне правилам за хорошие деньги». Девушка еще рассчитывала потянуть время, потому что ключ от ворот Копинского хранила дома и никогда не носила в сумочке без нужды, но Эрнест выскочил из машины, не заглушив мотора, кинул на плечо тяжеленный кофр, и, не мешкая, полез по каменной стенке забора.

— Эрни! Вернись! — Юля полезла следом. — Нет, одного я тебя не пущу! Это не шутки! Либо со мной, либо никак!

Когда девушка оказалась на вершине забора, Эрнест уже несся по лестнице пирамиды к прозрачной будке.

— Подожди! — Юля прыгнула вниз. Когда она взбежала по лестнице, в будке не было никого. Только мраморная колонна возвышалась до потолка, и детский плач доносился невесть откуда. — Кто здесь? — удивилась девушка. — Эй! — Детский плач стал громче. — Где ты, малыш? — Юля прислушалась. Она прижалась ладонями к мраморной колонне, дверь отошла, и вопль оглушил ее. На полу дольмена сидел черноглазый мальчик, зареванный и сердитый, утопая в соплях и в рубашке, огромной не по размеру. Сидел, раскидав по полу большие кроссовки. Сидел на куче из джинсов, свалившихся на пол. Рядом с ревой стояла огромная теннисная сумка, набитая чем-то тяжелым. Малыш указал пальцем на Юлю и заревел еще громче.

— Ага, — сказала девушка, потирая руки. — Вот и допрыгался! Вот ты и доигрался! Что, получил? Так тебе и надо.

Она взяла ребенка на руки, но сумку не смогла оторвать от пола, только пнула ее ногой и набила синяк. По дороге с малыша свалились трусы, и его отчаяние не знало границ. Жители соседних домов должны были выйти на улицу и посмотреть, какая тварь издевается над ребенком.

Крошка-граф оказался таким маленьким, легким и беззащитным, что девушка без труда перелезла через забор вместе с ним. И, если бы не оглохла от крика, была бы очень довольна. Мальчик орал до красноты, до хрипоты, указывая пальцем на пирамиду, где осталась лежать его любимая сумка.

— Обойдешься, — сказала Юля. — И вообще, заткнись! Мне надоело слушать этот концерт. Или я выпорю тебя прямо здесь? Неважно, что ты маленький. Я тебя выпорю так, что будешь спать кверху жопой, пока не вырастешь, — сердито сказала девушка и ребенок умолк. Его глаза, наполненные слезами, стали большими, как у породистого щенка. Его пушистые ресницы промокли от горя, но сердце Юли не дрогнуло. Ни капли жалости не шевельнулось в ее душе. Слишком свежи были раны. — Вот так, ваше сиятельство! — сказала она. — Заткнись и сиди! — Девушка уселась за руль и взяла еще одну салфетку, чтобы окончательно привести себя в порядок. Заплаканные глаза возникли в зеркале заднего вида и сопровождали ее, пока несчастная вспоминала, где у машины педали и как закрывается дверь. — Придурок! — прошептала Юля, и слезы потекли по ее щекам. — Сейчас поедем в магазин! Думаешь, ползунки тебе покупать? Будем покупать ремень! А потом домой, ясно?! Будешь жрать манную кашу и расти большой. Только попробуй не вырасти до возвращения дяди Натана! Только рискни, маленький кровосос!

Глава 10

— Уже настал конец света? — спросил Собек, заметив в своих апартаментах графиню.

— Хинея добралась до моего «Рафинада».

— И все?

— Выйди на пристань, полюбуйся, что сделала с лодкой.

Собек накинул халат и подошел к бойнице, выходящей на восточную пристань. По причалу бегали люди, таскали туда-сюда ведра и тряпки. Чумазый «Рафинад» сиротливо жался к причалу. Желающих соседствовать с ним не нашлось. Яхты и катера шарахались от него, как от заразы.

— Черная вода, — объяснила графиня. — Хинея? Хинея, потому что такого не может быть. Не знаю, как Густав умудрился загнать лодку в эту мерзость, только барахтались они там брюхом кверху, как дохлая рыба, при полном зловонном штиле, теряя все ориентиры. Что это?

— Бывает, — ответил Собек.

— Нет, потрудись, пожалуйста, объяснить.

— Водяная хинея может выглядеть как угодно.

— Крокодил!

— Физики тебе говорили, что вода — проводник информации. Вот и думай, что за информация к нам идет. Густав-то жив?

— Навалил в штаны. Боится зайти на борт. Нет, Крокодил, надо что-то решать. Ты знаешь, «Рафа» — личность впечатлительная. Я еще терпела, когда издевательства касались лично меня или Густава, но лодка… Она пришла потрепанная, словно повстречалась с цунами, и что ты думаешь? Тоже отказывается выходить в море.

— Я тут причем?