Сказки о цветах

Жил-был мальчик, звали его Янит. Был он румяный и веселый, как все ребята, пригретые ласками солнца и матери. Славный парень вырос бы из него, если бы злая болезнь не свела в могилу его мать.

Суровой стала жизнь к Яниту, когда он лишился материнского крыла. Отец привел в дом мачеху — злую зеленоглазую женщину, одного взгляда которой Янит пугался.

Мачеха привела с собой в приданое целое стадо свиней — черных и белых, пестрых и пятнистых, и Янит пас их от восхода до заката, от зеленой весны до серой осени. На краю пастбища была глубокая грязевая яма, куда свиньи в жару повадились ходить валяться. За ямой лежало картофельное поле. Одна из пятнистых свиней своим пятачком вынюхала там что-то лакомое. Точно воровка, она обычно кралась по трясине к картофельному полю, и Яниту не раз приходилось месить грязь, чтобы прогнать ее оттуда. По вечерам он возвращался домой весь в грязи, а мачеха не давала ни капли теплой воды, чтобы вымыть руки и ноги. Они потрескались и заскорузли, как старые коряги.

Раньше у Янита было много друзей по веселым играм. Теперь дети сторонились грязного, оборванного свинопаса. Он издали глядел на беспечно игравших ребят и насвистывал «Солнышко бегом бежало». Однажды, задумавшись, он не заметил, как свинья с поросятами перелезла через яму и принялась рыться в картофельном поле. Дети мачехи увидели это и, не сказав Яниту ни слова, побежали к матери жаловаться. Свинопас очнулся от удара розгой по спине. Испугавшись, он кинулся по топи, выгнал свиней, но, бредя назад, оступился на осклизлой коряге и во весь рост растянулся в грязи. Когда он, с ног до головы измазанный, выбрался на берег, мачеха снова исхлестала его розгой. Однако куда больнее были издевки других детей. У извозившегося в грязи Янита остался чистым один бок, похожий на белое крыло.

— Белокрыльник! Белокрыльник! Смотри, белокрыльник, — визжали дети, подпрыгивая от восторга. Кличка эта прилипла к Яниту крепче черной грязи. Теперь никто иначе не называл его, словно у него никогда и не было другого имени. Даже отец, гладивший иной раз, тайком от мачехи, сына по головке, трепал его теперь за ухо и смеялся:

— Ах ты, Белокрыльник, срамишь ты меня да и только!

Выдалось знойное лето. Трава выгорела, хлеба увяли. Грязевая яма высохла и затвердела, как каменная, мухи и оводы донимали свиней, которым больше негде было поваляться. Пыхтя и сопя, они сновали по голому пастбищу и рвались в лес, где на заросшем озере еще можно было найти влагу. Там, где было озеро, теперь простиралась трясина, только на самой ее середине зияло черное окнище, в которое даже не смотрелось небо.

Жара и засуха все усиливались, высохла и трясина. Лишь окнище, точно черный глаз, коварно пыталось завлечь какого-нибудь искателя прохлады. Издалека обходили окнище звери, с криком пролетали над ним изнывающие от жажды птицы. И только глупый поросенок из стада мачехи, измученный жарой, бросился туда купаться. Окнище злорадно схватило его в скользкие объятия и не отпускало. Поросенок начал тонуть. Перепуганный Янит побежал домой за помощью. Но глаза мачехи загорелись, такие же зеленые и злые, как окнище на трясине. Она схватила Янита за ухо и потащила к трясине.

— Ты сам вытащишь мне оттуда поросенка!

Несчастный паренек кинулся в окнище, над которым только виднелось белое поросячье ухо. Янит ухватился за него, но жуткое окнище засосало и пастушка. Лишь свиное ухо да заскорузлый кулачок паренька торчали на поверхности.

— Вот и оставайся там, Белокрыльник, — прошипела мачеха.

На другой день высохло и окнище, а на его месте вырос цветок, похожий на белое крыло.

— Белокрыльник, смотри, Белокрыльник! — воскликнула проходившая мимо девочка. И по сей день этот цветок называют Белокрыльником.

НАРЦИСС

Даже богам не всегда удается воспитать своих детей так, как это им хотелось бы.

Когда у речного бога Кефиса и нимфы Лаврионы родился сын Нарцисс, они не могли нарадоваться на прелестного, здорового младенца.

— Белолицый ты мой, ясноокий, кудрявенький, — ласково говорила Лавриона мальчику.

Когда сын подрос, Кефису, хоть он по-прежнему оставался богом и повелителем реки, дома приходилось довольствоваться более скромной ролью — богом и повелителем тут стал Нарцисс.

— Ах, какой красавец! Какое прелестное дитя! Вот будет сердцеед! — восхищались собиравшиеся у Лаврионы нимфы.

— А какой он добрый и умный! — добавляла к похвалам подруг счастливая мать.

Но у богов, как и у людей, тоже есть свои недоброжелатели и завистники, которые не выносят удач и успехов ближних. Рыбы, плывшие с востока на запад, разнесли слух о красоте и уме сына Кефиса и Лаврионы. Узнала об этом и Медуза Горгона. Горгона, сын которой был уродлив, зол и глуп, прослышав о достоинствах Нарцисса, так разъярилась, что змеи, покрывавшие вместо волос ее голову, поднялись дыбом и зашипели. И Горгона прохрипела, перекосив рот:

— Пусть твоя красота погубит тебя, ты влюбишься в собственное отражение, ты будешь добрым только ради тщеславия, а мудрым ради высокомерия. Пусть тот миг, в который ты увидишь себя в зеркале, станет началом твоей гибели.