Сказки о воображаемых чудесах

Да, так оно и было, но я никак не мог разгадать этой загадки. Что за толк Богу заботиться о коте, которого так мало заботил Он Сам? Я всегда хотел быть верующим, но до конца у меня этого не получалось; так, временные вспышки благоговения, которые обычно зовут агностицизмом. Если благодаря Бену существование Бога стало более возможным, то также более возможным стало и то, что Он абсолютно спятил. Нет, я все-таки выбираю агностицизм. А если мне вдруг захочется во что-нибудь поверить, то у родственников всегда есть в запасе парочка вариантов. На этот раз их объектом веры был психотерапевт-мессия с бланками рецептов под мышкой. Что-то старики мои становились неоригинальными.

Шэннон не больше моего хотела слушать о папином перерождении, поэтому вскоре после десерта мы задерживаться не стали. В дверях мама сунула мне в карман рубашки номер психотерапевта и слегка похлопала меня по груди. Вы даже не представляете, какие восхитительные чувства я по этому поводу испытал, в моем-то возрасте.

Шэннон еще раз спросила, держа «Экземпляр А» в переноске (морда и лапы его были мокрыми от вылизывания после взбитых сливок):

— Но он выглядит точно так же, как Бенджамин, которого вы помните, да?

— Да, дорогая, — сказала мама. — Но это ведь не может быть он.

Она еще раз похлопала меня по карману, как бы говоря Шэннон, что теперь она несет ответственность за то, чтобы как можно скорее отвести ее безумного сынка к психотерапевту. Но я бы лучше пошел к доктору Дидерада, чем к врачу, которого советуют родители.

Всю дорогу до моего дома Шэннон была молчалива: она смотрела в окно на ночные улицы с таким видом, словно была в этом городе впервые и сильно скучала по дому. Время от времени ее взгляд за что-то цеплялся, и она поворачивала голову, будто никогда не видела этого раньше.

Я мог себе представить, что за мысли проносились у нее в мозгу. Как ложиться в одну постель с парнем, который верит, будто его кот бессмертен? Как позволить ему и дальше массировать тебе ноги, готовить завтрак, восхищаться тобой, писать тебе плохие стихи после того, как он достал из шляпы своего волшебного кота? Сбежать, что-то сделать, запереть меня, что угодно. Она любила меня, любила моего кота и даже говорила, что ей нравятся мои родители. Но разве она согласилась бы быть со мной, если бы знала, что я настолько сумасшедший? Не думаю.

Я почти ждал, что она скажет: «Я сажусь в свою машину и еду к себе домой». Я думал, она будет спать одна, как следует все обдумает и наутро меня бросит. Но нет, Шэннон так не поступит.

Когда мы добрались домой, она скинула туфли, вынула Бена из переноски и принялась тереться об него носом, баюкая кота на руках. Казалось, в ласке участвует все ее тело. Выглядело это даже как-то эротично.

— Малыш Бенни, как жаль, что ты не умеешь разговаривать.

А он просто промурлыкал в ответ так, словно в этих словах — «тебе столько лет, на сколько ты себя ощущаешь» — был какой-то смысл. Потом она поставила его на землю и с восхищением стала смотреть, как он медленно побрел по коридору к кровати, где обычно спал всю ночь и полдня в придачу.

Она налила себе бокал вина:

— Хочешь?

— Конечно.

Она налила и мне, до самых краев. Выпила сама.

— Я верю тебе, — сказала она. — Я не замечала, чтобы у тебя был бзик на кошек. Двадцать лет подряд носить ко всем этим ветеринарам разных котов было бы слишком странно — да и для чего это? Чтобы ты смог убедить меня сейчас? Должно быть, это тот же самый кот. Должно быть, это Бен. Остальные варианты просто нелепы. Доктор Дидерада тоже думал так. А ты как считаешь?

Я не мог поверить, что Бен опять оказался прав. Я в замешательстве потряс головой:

— Я считаю так же. Он сказал, что такое невозможно, но было в этом что-то… Словно время остановилось. Насколько я помню, мне было пять, когда я впервые увидел доктора Дидерада с Беном на руках. Угощая Бена, он протянул мне леденец, но мама не разрешила мне его съесть. Сахар — это белая смерть.

— Ты, наверно, был такой хорошенький в детстве.

— Я боялся, что ты посчитаешь меня чокнутым. Я бы сам решил, что я чокнутый, если бы меня тогда там не было.

Она рассмеялась, качая головой:

— Это было чудо. Подарок небес.

Она взяла меня за руку и посмотрела мне в глаза:

— А ты никогда не пробовал… Ну, знаешь…

— Нет. Ни за что. Одного раза достаточно. И тогда-то все было страннее некуда. Я никак не мог уложить это у себя в голове. Поначалу пытался убедить себя, что вернулся совсем не Бен, что это какой-то другой кот, который ведет себя в точности так же, как он… Но даже тогда ему сейчас должно быть тридцать. По кошачьему исчислению это двести десять лет.

Она состроила гримасу, расстегнула лифчик и вынула его через рукав. Повесила на спинку стула.

— Я думала, пропорцию уже поменяли. Что из-за возможностей современной медицины теперь считают пять к одному.

— Хорошо, сто пятьдесят. А выглядит на двадцать. Какая разница? Он не стареет. Я не знаю, как это объяснить.

— То есть все эти годы он был абсолютно таким же?

— Не совсем. Он выглядит так же, но он меняется, пробует что-то новое, учится…