Сказки о воображаемых чудесах

Мы легко прошли по ее следу. Она направлялась не к поселению зверолюдей, а к морю. Я на секунду подумал, а не собирается ли она утопиться, как хотел утопиться я сам в первый день на острове. Но зверолюди такого не делают. Они убивают других, а не себя. Самоубийцей может быть только человек.

— А вот и она. — Монтгомери указал своим ружьем.

Она стояла по бедра в воде. Она смотрела на нас, а потом встряхнулась, разбрызгивая воду с мокрых волос во все стороны. Она пошла к нам. Так могла бы выйти из пены морской сама Афродита. Но у этой Афродиты кожа напоминала скорее золото, чем слоновую кость, и глаза ее были звериными. Все ее тело покрывали свежие рубцы.

— Боже мой, — сказал Монтгомери. — Так вот что он прятал от меня.

— Прятал?

— Целый месяц он не пускал меня в лабораторию. Говорил, что наконец все заработало. И посмотри-ка на нее. Она — его шедевр. Бедный мерзавец.

— Я убила одного плетью, — сказала она. Голос ее отражался от воды, как волны, что бьются в подводной пещере. — Вы убьете меня за то, что я сделала?

— Мы не убьем тебя, — сказал Монтгомери. — Ты зря его убила, но мы тебя наказывать не станем.

— Ты с ума сошел? — прошептал я ему и прицелился, но Монтгомери схватил меня за руку.

— Разве не видишь, что он сделал с ней? — шепнул он в ответ. — Этот человек был просто скотиной.

— Я правильно сделала, что убила его. И это доставило мне удовольствие, — сказала она и вышла из моря, подобная статуе из отполированного золота.

С этого неприятного заявления началась наша жизнь с Женщиной-Пумой.

Ее шрамы поблекли, но все равно их было видно по всему лицу и по всему телу. Она была похожа на жительницу Южных Островов, которые ходили в рубцах.

Монтгомери взял ее жить с нами, на огороженном участке. Он отдал ей свою спальню, а сам расположился в моей. Мы вычистили лабораторию, освободили всех животных, которые сохранили первоначальный вид, и убили тех, над которыми Моро успел поэкспериментировать. У нас была еда, оружие и Млинг, любимый зверочеловек Монтгомери, который охранял нас ночами. Мы планировали дождаться следующего транспортного судна, а потом — а что потом? Я предполагал, что мы покинем остров, оставив чудищ Моро на произвол судьбы. Но как насчет нее? Казалось, Монтгомери к ней по-особенному привязался. Она расхаживала по участку в одной из его рубашек, заправленной в его же брюки, и подпоясанная веревкой. Видом она напоминала цыганенка.

Она ходила так тихо, что я и не догадывался о ее присутствии, пока она не заговаривала. Когда я спускал на воду лодку, чтобы порыбачить, она появлялась словно из ниоткуда, помогала мне толкать шлюпку, а потом прыгала внутрь. Монтгомери таращился на нас с берега, положив одну руку на оружейный ремень. Я не хотел, чтобы она отправлялась со мной, но что мне было делать, толкать ее в воду? И она сидела в лодке, молчала и смотрела на меня своими золотисто-карими глазами: женщина, и все же не женщина. Ни одна дама не смогла бы сидеть так спокойно.

Имя ей дал Монтгомери: «Кэтрин, смекаешь? — сказал он. — Кот-рин. Есть же в тебе что-то от кота!» Он выпивал. Смотрел, как она пересекает закрытый участок — так легко, так бесшумно, словно ходила на цыпочках. Мне не нравилось, как он смотрел на нее. Может, поначалу зеролюди и вызывали у него отвращение, как и у меня, когда я только высадился на острове, но с тех пор он давно к ним привык. Они казались ему людьми, настоящими людьми. Подозреваю, что, если бы его поместить в гущу лондонской жизни, он бы содрогался от уродства мужчин и женщин, которые проходили бы мимо него. Она была самым прекрасным творением Монтгомери. И у Монтгомери самого были любимчики среди зверолюдей: Млинг, Септимус, Адольф. Что же он думал о ней?

Именно он научил ее стрелять, читать книги из собрания Моро. Пока она обучалась, он отвечал на любые ее вопросы: сначала об острове, потом о мире, от которого мы были отделены, и, наконец, об исследованиях Моро. Если бы нас спасли тогда, мне кажется, он бы взял ее с собой. Я представил ее израненное лицо, ее длинные коричневые конечности, в английской гостиной. Но иногда мне казалось, что она предпочитает мое общество. И порой, по ночам, я представлял ее такой, какой увидел впервые, когда она поднималась из волн, подобно Афродите. Афродите, только что совершившей убийство.

Однажды, когда мы сидели в лодке, она сказала мне:

— Прендик, а велика ли твоя страна?

— Гораздо больше этого острова, но меньше некоторых других стран.

— Вроде Индии?

— Да, вроде Индии. Чертов Монтгомери. Что он там тебе нарассказывал?

— Что ваша английская королева еще и императрица Индии. Как может такая маленькая страна, как у вас, победить такую большую страну, как Индия?

— У нас есть ружья.

— Ах да, ружья, — она бросила самодовольный взгляд на свое ружье. — Так что ж, получается, дело опять в ружьях и хлыстах, как и на этом острове?

— Нет! — Я швырнул ярко-оранжевую рыбу в корзину. — Дело в цивилизации.