Сказки о воображаемых чудесах

Когда пятая показалась из кустов за скамьей, я уставился на Элис. А она уже смотрела на меня с улыбкой на губах — такой же, какую я увидел в нашу первую встречу. Она рассмеялась над выражением моего лица, а затем снова издала призывный звук. Кошки сели по стойке „смирно“, и еще две появились с противоположной стороны, припустив чуть ли не трусцой, чтобы не опоздать на собрание. Теперь мы с Элис были в таком явном меньшинстве, что я почувствовал себя в осаде.

Увидев еще одну кошку, я просто-таки вынужден был спросить у Элис, что происходит.

Она улыбнулась мягко-мягко, точно ее улыбка была нарисована акварелью, и склонила голову мне на плечо.

— Давным-давно, — начала она голосом, каким рассказывают детям сказку, — здесь ничего этого не было. Ни канала, ни улиц, ни домов. Только деревья и травы.

Одна из кошек, что сидели вокруг скамьи, быстро облизала лапку. Еще парочка бесшумно выступила навстречу нам из темноты.

— Большие люди изменили все. Они вырубили деревья, затоптали траву и даже выровняли землю. На этом самом месте был холм: один склон его был крут, другой покат. Они убрали все, что было, и теперь все выглядит иначе. Не хуже, нет. Просто иначе. Но кошки помнят то, что было раньше.

Это была занятная история, и она еще раз доказывала, что мы мыслим в одном направлении. Но она не объясняла обилия кошек вокруг. Теперь их было около двадцати — пожалуй, чересчур. Не для меня, но с точки зрения здравого смысла. Откуда, черт возьми, они все приходят?!

— Но в те дни у них не было кошек, — возразил я нервно. — Таких уж точно не было. Такие появились недавно. Их либо завезли, либо вывели искусственно.

Она покачала головой:

— Так говорят. И так думают. Но кошки всегда были здесь, просто люди об этом не знали.

— Элис, о чем ты вообще говоришь? — Мне становилось все больше не по себе от количества кошек, что кружили вокруг скамьи. Они все приходили и приходили, поодиночке и парами, и теперь толпились со всех сторон стеной в несколько метров толщиной. Линия канала была темной, лишь луна бросала на воду мягкие блики. Очертания берегов и дорожки казались какими-то особенно застывшими, вытянутыми, как будто смоделированными на компьютере: хорошая копия, очень правдоподобная, но в сочетании деталей была какая-то легкая неправильность, будто один из углов был на градус шире или уже, чем нужно.

— Тысячу лет назад кошки часто приходили на этот холм. Он был местом их собраний, где они обсуждали свои дела, а потом расходились. Это место принадлежало им раньше, принадлежит им и сейчас. Но они не против нашего присутствия.

— Почему?

— Потому что я люблю тебя, — сказала она и впервые поцеловала меня.

Прошло десять минут, прежде чем я снова оглянулся. Остались только две кошки. Я притянул Элис к себе и подумал о том, как искренне и невыразимо счастлив.

— Это все было взаправду? — спросил я, притворяясь ребенком.

— Нет, — ответила она, улыбнувшись. — Это всего лишь такая история. — Она потерлась об меня носом, и наши головы крепко прижались друг к другу.

Около двух часов я вспомнил, что мне все-таки придется уйти домой. Мы встали и медленно пошли обратно к дороге. Дрожа, я дождался такси и вытерпел все театральные вздохи водителя, которыми он сопровождал наше с Элис прощание. Я стоял на углу и махал, пока машина не скрылась из виду, а потом развернулся и пошел домой.

Пока я не свернул на нашу улицу и не увидел, что свет в наших окнах еще горит, я не осознавал до конца, что этот вечер на самом деле случился. Когда я поднимался по ступеням, дверь открылась. На пороге стояла Нэнси, одетая в халат. Она выглядела рассерженной и испуганной одновременно.

— Ну и где, черт возьми, ты вообще был?

Я расправил плечи и приготовился врать.

Я попросил прощения. Сказал, что пошел пропустить по рюмке с Говардом. Я врал спокойно и с подкупающей убедительностью. Мне не было стыдно, ну разве что в каком-то эгоистическом смысле, да и то только в теории.

Какой-то переключатель в моей голове наконец щелкнул. Позже, когда мы лежали в кровати, я осознал, что рядом со мной — не моя девушка. Что в моей постели просто находится некто. Когда Нэнси перекатилась ко мне поближе, намекая открытостью своей позы на то, что ей, возможно, пока еще не очень хочется спать, я почувствовал, как в груди у меня сжался комок ужаса. Я намекнул, что из-за количества выпитого я способен разве что провалиться в беспамятство, и тогда Нэнси свернулась клубочком и заснула рядом со мной. Целый час я просто лежал, ощущая под собой холодный мрамор, чувствуя, что у комнаты моей нет крыши и небо глядит на меня.

Завтрак на следующее утро стал праздником натянутой вежливости. Кухня казалась очень яркой, звук резко отскакивал от стен. Нэнси была в хорошем расположении духа, но я был способен лишь выдавливать из себя улыбки и говорить громче, чем обычно. И ждать, когда она уйдет на работу.