Сказки о воображаемых чудесах

— Как звать тебя, кис-кис? — прошептал он, почесывая ей за ушком.

Кошка замурлыкала. Железнодорожник обошел машину и поднял стекла всех окон. Лобовое стекло пересекала кривая трещина, а форточка со стороны пассажира на переднем сиденье разбилась вдребезги. Он заткнул дыру курткой Хирама. Потом он посадил кошку в машину и захлопнул дверь. Та оперлась передними лапами на приборную панель и, глядя на него, беззвучно замяукала.

Железнодорожник нацепил очки и вгляделся в полосу леса, куда Бобби Ли с Хирамом отнесли тела. Было жарко и тихо; безмолвие нарушало лишь пение птицы где-то на насыпи за его спиной. Он сощурился на безоблачное небо. Осталась всего пара часов до заката. Он потер место на плече, где к нему прикоснулась бабушка. Похоже, он вывихнул его, когда отшатнулся.

Последнее, что сказала старушка, задело его за живое: «Ты один из моих собственных детей». Она выглядела знакомой, но вовсе не была похожа на мать. Может, в былые дни его отец сеял там, где не пожинал — Железнодорожник знал наверняка, что так оно и было, — так что ж, а вдруг эта бабушка и была его настоящей мамой? Это объяснило бы, почему женщина, что вырастила его, добрейшая из женщин, заполучила такого ужасного сына, как он.

Эта мысль засела у него в мозгу. Жаль, что у него не хватило ума задать старушке пару вопросов. Может, она бы и рассказала ему правду. Когда Хирам и Бобби Ли вернулись, Железнодорожник раскорячился под капотом машины.

— Что теперь делать, босс? — спросил Бобби Ли.

— Полиция может приехать в любой момент, — сказал Хирам. Штанина его брюк-хаки была заляпана кровью. — Может, кто-то слышал выстрелы.

Железнодорожник выбрался из-под капота.

— Щас волноваться стоит только о том, Хирам, как остановить течь в радиаторе. Найди монтажную лопатку и выпрями вентилятор вот здесь. Бобби Ли, сними с другой машины ремень.

Хирам думал, что «студебекер» этих ребят снова будет на ходу через полчаса, но починка заняла больше времени. Когда они закончили, уже смеркалось, и на дорогу из красно-бурой грязи пала тень от сосен. Они дотолкали украденный «хадсон», на котором сбежали, до деревьев и забрались в «студебекер».

Железнодорожник взялся за руль, и по колдобинам грунтовой дороги они поехали в сторону шоссе. Сдвинув шапку на затылок, Хирам исследовал бумажник мертвеца, а Бобби Ли на заднем сиденье посадил кошку на колени и чесал ее под подбородком, бормоча «кис-кис-кис-кис».

— Шестьдесят восемь долларов, — объявил Хирам. — Плюс еще двадцать два из кошелька его жены. Итого девяносто баксов. Он развернулся и протянул Бобби Ли пачку купюр. — Избавься от этой чертовой кошки, — сказал он и обратился к Железнодорожнику: — Хочешь, подержу твои?

Тот протянул руку, взял банкноты и запихал их в карман желтой рубахи с ярко-синими попугаями, которая раньше принадлежала мужчине, который вел машину. Бейли Бой, так его называла бабушка. У Железнодорожника прострелило плечо.

Машина сотрясалась: во время езды разболтались колеса. Если бы он попробовал разогнать ее больше пятидесяти миль в час, от тряски они бы просто слетели с дороги. Железнодорожник чувствовал теплое давление пистолета с внутренней стороны пояса; оружие упиралось ему в живот. Бобби Ли фальшиво напевал что-то на заднем сиденье. Хирам сидел тихо, беспокойно елозил в кресле и поглядывал на темные деревья. Он вытащил свою потрепанную куртку из бокового окна и попытался встряхнуть ее, чтобы расправить складки.

— Лучше не брать чужих курток без спроса, — проворчал он.

— Он не хотел, чтобы кошка сбежала, — заговорил Бобби Ли.

Хирам фыркнул:

— Может, ты вышвырнешь эту долбаную кошку из долбаного окна?

— Она тебе ничего плохого не сделала, — ответил Бобби Ли.

Железнодорожник промолчал. Он всю жизнь представлял себе, будто мир немного нереален, что он должен был жить в каком-то другом месте. Его разум был коробкой. Снаружи этой коробки находился мир, который отвлекал его, мир, полный развлечений и неприятностей. Внутри коробки продолжалась его настоящая жизнь: борьба между тем, что он знал, и тем, чего не знал. Он вел себя вежливо и отстраненно, чтобы его не отвлекали. Если его отвлекали, он выходил из себя. Когда он выходил из себя, происходили всякие гадости.

Потом он глубоко раскаивался, но теперь чувство было острее, чем в детстве. Он был слишком невнимателен. Он посчитал пожилую женщину лицемеркой и удалился обратно в свою коробку. Ему казалось, что она — лишь очередная дурочка в этом мире марионеток. Но та секунда, когда она коснулась его… Она хотела его утешить. А он ее пристрелил.

Что там сказала старушка? «Ты мог бы жить честно, если бы просто попытался… Подумай, как прекрасно было бы жить в покое и не думать, что за тобой постоянно кто-то гонится».

Он знал: она говорила это лишь для того, чтобы спасти свою шкуру. Но это ведь не исключало того, что в ее словах был смысл.

Снаружи коробки Хирам спросил:

— А что это за трепотня у вас с бабулей была про Иисуса? Мы, понимаешь, людей тут убиваем, а он треплется.

— Но старушку-то он пристрелил, — сказал Бобби Ли.