Сказки о воображаемых чудесах

Кстати, а что вы мне предложите после того, как я закончу с кошками-пуфиками?

ОТПРАВИТЕЛЬ: Финнеган

ПОЛУЧАТЕЛЬ: Брукс

Конфетку.

Как насчет Модульных Собак^®?

________

Эдвард Брайант начал карьеру писателя в 1968 году, и с тех пор опубликовал более дюжины книг, включая «Среди мертвецов» («Among the Dead»), «Киноварь» («Cinnabar»), «Феникс без пепла» («Phoenix Without Ashes», написана в соавторстве с Харланом Элиссоном), «Солнце Вайоминга» («Wyoming Sun»), «Теория частиц» («Particle Theory»), «Фетиш» («Fetish») и «Баку: Сказки ядерного века» («The Baku: Tales of the Nuclear Age»). Сначала он прославился как писатель-фантаст, заслуживший множество премий именно в этой области литературы, но затем его занесло в жанр хоррор: он создал серию пробирающих до костей рассказов о современной ведьме Энджи Блэк, восхитительный рассказ про зомби «Последняя печальная любовь в закусочной для проклятых» («A Sad Last Love at the Diner of the Damned») и другие потрясающие произведения. Однако научную фантастику он пишет до сих пор.

«Кошки-пуфики^®», рассказ, который он написал в 1983 году для журнала Omni, является сплавом обоих жанров.

Реликвии Джон Краули

— Конечно, было еще Поветрие Неверности в Чешире. Эпидемия длилась недолго, но все же игнорировать это явление мы не можем.

Мы с сэром Джеффри засиделись в «Клубе путешественников» допоздна, обсуждая всякие сверхъестественные вторжения чуждого и непривычного человеческой природе в жизнь нашего родного острова. Мы часто предавались этому занятию во времена наивысшего расцвета и наибольшей шаткости нашей великой Империи. Итак, мы говорили о тех незаметных и неожиданных эффектах, которые на нашу расу домоседов оказали все эти века приключений и захватнических походов. Во всяком случае, мне так казалось. Я был тогда еще молод.

— Зря вы говорите «конечно» таким обыденным тоном, — сказал я, пытаясь перехватить взгляд Барнетта, чье перемещение по тускло-дымному пространству курительной комнаты я не только созерцал, но и чувствовал. — Я понятия не имею, что такое «Поветрие Неверности».

Из глубин своего вечернего наряда сэр Джеффри извлек портсигар, который очертаниями смутно напоминал ряд выложенных в ряд сигар — так же, как саркофаг похож на заключенное внутри него тело. Сэр Джеффри предложил мне закурить, и мы не спеша зажгли свои сигары; мой собеседник покачал бокалом бренди, вызвав этим жестом маленький водоворот. Я понял, что это были некие вступительные ритуалы — то есть на рассказ я могу рассчитывать.

— Случилось это в конце восьмидесятых, — начал сэр Джеффри. — Не помню, как впервые услышал об этом; не удивлюсь, если из какой-нибудь фривольной статьи в «Панч». Поначалу я не обращал на слухи внимания; мне казалось, это что-то из разряда «популярных заблуждений и сумасшествия толпы»[6]. Незадолго до того я вернулся с Цейлона, и меня ужасно, чудовищно угнетала погода. Когда я ступил на берег, только начиналась осень, и следующие четыре месяца я почти не выходил из дома. Дождь! Туман! Как я мог о них забыть? И самое странное было то, что, похоже, все остальные особенно не страдали. Мой слуга по утрам поднимал портьеры и чрезвычайно бодрым голосом объявлял: «Еще один ненастный денек, сэр!» Я просто отворачивался к стене.

Он, казалось, почувствовал, что его отвлекли воспоминания личного характера, и затянулся сигарой так, словно из нее бил источник памяти.

— Ситуация изменилась после обычного убийства — обычного, как казалось тогда. Жена уинсфордского крестьянина (они состояли в браке несколько десятков лет) пришла однажды вечером в питейное заведение «Стог пшеницы», где ее супруг засиделся за пинтой пива. Достала из-под юбок старое охотничье ружье. А потом сказала фразу, которую очевидцы передавали впоследствии очень по-разному, и пальнула из обоих стволов. Один дал осечку, но единственного выстрела оказалось достаточно. Мы выяснили, что муж, увидев, к чему все идет, не выказал ни удивления, ни страха, просто поднял на нее взгляд и… ну, ждал своей гибели.