Вот вспомнил однажды он свой дом, детей да жену, заплакал слезами горькими. Пожалел его Белый змей. А джигит возьми да скажи в тот самый миг:
— А сам-то ты кто будешь, если всех здешних гадов ничуть не боишься?
Почему бы и не поговорить с ним, коли уж Белый змей сам заговорил.
Белый змей говорит:
— Я, — говорит, — их падишах буду. А звать меня Шахмара.
Джигит говорит:
— А нельзя ли мне как-нибудь отсюда выбраться, ради всего святого, послушай ты меня, не отказывай!
Шахмара говорит:
— Я бы тебя выпустил, да только ты будешь причиною моей гибели. Ты обо мне людям расскажешь. И это ни чем иным обернётся, как смертью моей.
— Не скажу, клянусь всем, чем хочешь, — уверяет джигит и в грудь себя бьёт, и клянётся всяко, мол, как увидел, так и забуду напрочь.
Когда он так наобещал, Шахмара и велел одной змее: «Иди, выпусти его отсюда», — то есть хвостом по-своему указал. И опять:
— Коли скажешь кому, тут мне конец наступит. Не смей говорить, прокляну!
— Не скажу, — говорит джигит, заплакал, конечно, клятву дал.
Потом уцепился он за хвост той змеи, и змея его наружу выволокла. А сама опять вниз, в дыру, юркнула.
Джигит домой вернулся. Домочадцы его обрадовались, всплакнули даже на радостях. Ещё бы: столько месяцев пропадал человек, да вернулся вдруг — большая радость!
Заболел в том городе падишах. Лекарей всяких к себе призвал.
— Для того, — говорят ему знахари, — чтобы от этой болезни излечить, нужен человек, который Шахмару видел.
Падишах говорит:
— А что такое этот Шахмара? Я его не знаю.
Один знахарь говорит:
— Шахмара — это Белый змей, змеиный падишах.
Падишах говорит:
— Мало ли кто его видел, как мы такого человека распознаем?
— А это уже наше дело. Ты прикажи баню построить. И чтобы каждый человек в эту баню сходил. Вот тогда мы распознаем. Тот, кто Шахмару видел, телом должен быть пятнист.
Приказал падишах — баню построили, истопили как следует. Когда всё приготовили, стал падишах приглашать людей в бесплатную баню. Ну, пошёл народ. Бесплатно-то каждый готов попариться. Тех, кто в баню сходил, записывают поимённо. Потом и принуждать стали, ходят, спрашивают: «А ты в бане был?» Если нет — ступай, мол, и не сопротивляйся. Поймали и того бедняка, который Шахмару видел. Спросили у него:
— Был ты в бане или нет ещё?
Он говорит:
— Был.
Посмотрели по записи, говорят:
— Как тебя зовут?
Он говорит:
— Так-то.
Ищут теперь его имя по книжке. Нету. И потащили в баню силком. Разделся он теперь. Телом пятнист — дальше некуда, полосат весь и чёрно-бел. Распознали его, конечно, знахари, но спрашивают:
— Отчего у тебя тело такое странное?
Он говорит:
— Это у меня с детства так.
Знахарь говорит:
— Нет, это у тебя не с детства. Ты змеиного падишаха видал, Шахмару, оттого и телом пятнист.
— Не только змеиного падишаха, но и простую змею никогда не видал, — говорит бедняк. Обманывает, конечно, потому как не хочется ему змеиного падишаха губить.
За обман падишах его в тюрьму посадил. Три дня просидел он там без еды, и каждый день допытывались:
— Ты, — говорят, — лучше скажи, если видал.
Нет, не говорит бедняк. Ну, выпустили его из тюрьмы. Знахарь говорит:
— Надо ему иголки в тело втыкать, да по одной, тогда скажет.
Притащили бедняка. Воткнули иголку. Закричал бедняк дурным голосом. Ещё одну иглу воткнули. И закричал он тогда пуще прежнего. Но опять не сознаётся. Только воткнули в него третью иглу — не выдержал:
— Видел, — говорит.
— Почему не сознавался? — говорит знахарь.
— Сколько времени протянул, давно бы так! Где видел?
Тот говорит:
— Прошуршал в лесу, откуда же мне знать было, что это змеиный падишах…
Знахарь расспрашивает дотошно:
— В каком лесу, где именно?
Тот говорит:
— Не знаю, давно это было, теперь уже и не припомню.
Знахарь говорит:
— Раз так, раз не признаёшься, мы тебе вот машинкой руки-то ущемим, да станем по одному ноготки выдирать.
Тот молчит. Посадили его возле машинки. Руки ущемили. Выдрала машинка у него с одной руки все ногти. Молчал бедняк. За другую руку принялась. Как содрал ноготь с мизинца, он и признался:
— Так-то, мол, и так-то, видел там-то, но людей туда не поведу, сам отыщу и вам представлю.
Взял бедняк золотую тарелку и, собравшись с духом, отправился за Шахмарой. Пришёл в лес, крышку откинул. Вниз спускаться не стал, крикнул сверху изо всех сил:
— Шахмара!
Услыхал Шахмара его зов, ползёт из дыры плавно, как вода в реке течёт.
— Эй, — говорит, — джигит, так-то обещания, клятвы свои держишь? Я бы ещё пожил на белом свете, да тебе сдуру доверился. Теперь всё, конец мне приходит.
Увидал бедняк Шахмару и заплакал:
— Никогда бы не проговорился. Три дня в тюрьме продержали. Иголки в меня втыкали, ногти с одной руки повыдирали, и то молчал. Да уж больно смрадно дыхание смерти: как с другой руки стали выдирать — не утерпел, сказал им…
— Ну, что ж… Видно, судьба моя такая. На тебя зла не держу, много ты страданий за меня принял. — И стал Шахмара того парня уму-разуму учить: — Вот понесёшь ты меня во дворец, чтобы сварить моего мяса для больного падишаха. Тебе и велят меня варить. Как примешься, — говорит, — разруби меня на три части.