Сказки обратимой смерти. Депрессия как целительная сила

У Спящей красавицы гибрис проявляется во внутреннем родительском желании управлять ее душой, а точнее, душевными качествами, ведь на балу в честь новорожденной должны определить ее характер, одарить ее теми или иными качествами. Давайте сделаем ее совершенной, решают родители.

Вот и родители Психеи хотят видеть свою дочь совершенной; хотят так сильно, что в конце концов действительно видят в ней верх совершенства.

Но снежный ком совершенства толкают не только внутренние родители: и детская составляющая – развившаяся в соответствии с ожиданиями «настоящих» родителей – тоже старается изо всех сил внести свою лепту. Тема реальных родителей поднималась в этой книге уже не раз, и все-таки, на мой взгляд, граница между настоящими и внутренними родителями остается очень тонкой и хрупкой.

Мне абсолютно ясно, что наши «настоящие» родители – те, что вытирали нам нос и за руку вели нас в садик, – влияют на наших «внутренних» родителей, но каждый раз я поражаюсь тому, как перемены, происходящие в моих внутренних родителях, отражаются и в этих, остающихся снаружи.

Итак, родители, кем бы они ни были, пытаются всеми доступными им путями удалить из королевства любые шипы, иглы, спицы или иголочки, которые могут оказаться на усыпанном розами пути их ненаглядной малышки. И когда, как им кажется, уничтожены все шипы, засыпают властные родители вместе с дочкой (такой вариант встречается во многих сказках) долгим глубоким сном, может, просто потому, что они не в состоянии отпустить свое чадо из-под родительского крыла.

Когда родительские душевные силы, которые должны защищать, вместо этого начинают властвовать, они слабеют, и это наряду с некоторыми другими факторами быстро приводит к полному бессилию перед набирающим обороты безжалостным механизмом депрессии.

Заглянем ненадолго к Перро и братьям Гримм: король и королева устраивают пир в честь долгожданного рождения принцессы; приглашены все феи королевства, и каждая из них наделяет малышку чудесными дарами – достоинствами или добродетелями. Одна обещала, что она будет петь, как соловей, вторая, что принцесса будет превосходно танцевать, третья, что она будет прекрасней и умнее всех на свете, четвертая одарила ее богатством, пятая – здоровьем, шестая – сердечной добротой и так далее, каждый подарок красивее и дороже предыдущего… И вдруг в разгаре бала появляется еще одна – старая фея, про которую все забыли, потому, что «больше пятидесяти лет она не выходила из своей башни, и все думали, что она давно умерла». Склонившись над кроваткой и «тряся головой больше от досады, чем от старости», старуха произносит страшное предсказание: принцесса умрет от укола веретеном.

Во всех без исключения вариантах злой фее нанесена обида (мелочная, стоит отметить), и она спешит отомстить (не мелочась) своим обидчикам. В одном случае про нее просто забыли («на что нам эти брюзгливые старухи, подагра, хвори, бесконечные жалобы, – нашептываем мы нашей наивной душе, – давай не будем приглашать эту злую фею»); в другом не положили нож возле ее тарелки или поставили обыкновенную посуду вместо драгоценной.

Родители Талии, в свою очередь, не нуждаются в феях, колдунах или любых других посторонних факторах, чтобы полностью поверить в горькую судьбу, уготованную их дочери; нет фей, есть только предсказатели, читающие судьбы, – беда исходит изнутри.

Здесь, можно сказать, нет виноватых: это воля судьбы, таковы «небесные указания», так требует жестокий милетский (внутренний) оракул: «Царь, на высокий обрыв поставь обреченную деву И в погребальный наряд к свадьбе ее обряди…»

Счастье, здоровье, долгие годы жизни, мир да любовь – все эти слова кажутся пустыми, ничего не стоящими обещаниями, почти такими же, как те, что произносят добрые феи над колыбелью принцессы, в то время как над ее головой уже витает смертный приговор.

Эта ее суицидальность как раз-таки во многом и объясняется неподъемной тяжестью великолепных даров, которыми осыпали принцессу «добрые» феи. Их не забыли пригласить на пир, и перед ними поставили драгоценную посуду.

И действительно, злая фея зарождается в душе только после того, как в ней уже запущены жернова многопудовых требований (поет, как соловей; прекрасна, как Афродита, и т. д). «Смертного зятя иметь не надейся, несчастный родитель:

Будет он дик и жесток, словно ужасный дракон… Раны наносит он всем, пламенем жгучим палит», – обращается внутренний оракул Психеи к ее внутреннему отцу.

Вот и Сильвия Плат не раз надрывалась под гнетом непосильного груза: «Самым изощренным оружием в его <сеющем смерть самовосприятия> арсенале всегда было мое собственное мнение о себе, как об абсолютно успешном человеке… и как только я улавливаю самый легкий запах неудачи… я обвиняю себя в лицемерии, в том, что я притворяюсь кем-то, кто во много раз лучше меня, в то время как я на самом деле ничего не стою»[83].