Сказки Освии. Два брата

– Я не люблю рассказывать о себе, но мне нужен от тебя очень честный ответ на откровенный вопрос. Поэтому будет справедливо, если я тоже что-нибудь тебе расскажу. В карете ты меня спросила, чувствую ли я чужой страх. Ответ – да. Чаще всего он приходит как головная боль, но бывают и исключения. Чем больше страха и ненависти, тем боль сильнее. Я улавливаю почти все человеческие эмоции. И стыд тоже, – добавил он, глядя на меня в упор. – В городе из-за всеобщей ненависти я не могу находиться долго. Для того чтобы как-то жить здесь, мне нужен магический купол. Он работает без перерывов над моим замком и дает надежную защиту. Сильнее купол только над королевским дворцом.

Слуг у меня почти нет, а те, что есть, знают меня с детства. Я не пускаю под купол людей, которые меня боятся, по понятным, надеюсь, причинам. Так что тебе придется обходиться без их помощи. Бездомной сироте к этому не привыкать, правда?

– А я думала, что купол вам нужен, чтобы вас не убили враги, – ляпнула я.

– Так и есть. Без этого купола я не проживу и дня. Даже если до меня не доберется ни один убийца, то убьет боль. Так что, братец, в следующий раз, вместо того чтобы подмешивать мне яд в вино, можешь просто отключить купол, – закончил он, повернувшись лицом ко входу.

Оттуда показался недовольный Альберт.

– Как ты понял, что я здесь?

– По чрезмерному интересу со стороны двери. Раньше она таким любопытством не отличалась.

– И зачем же ты мне, своему убийце, это рассказываешь? – спросил кот. Он был обижен.

– Затем, что мне уже все равно долго не жить.

Мы с Альбертом недоверчиво уставились на герцога. На герцога Страха, который мог прихлопнуть любого врага одной рукой, как жалкое насекомое. На герцога Страха, Рональда Бенедикта Освийского, которого боялся сам король и сильнее которого не было никого в королевстве. Мы смотрели и недоумевали, откуда взялись у этого человека сомнения в том, что он будет жить.

Он понял, что нам нужны пояснения, вздохнул и нехотя стал рассказывать:

– Вы знаете легенду про Мать Хранительницу? – начал он с вопроса.

Я не стала отвечать. Только вчера я сама рассказывала ее братьям, теперь это собирался делать герцог Страх. Мне хотелось послушать, ведь у каждого старая легенда звучала чуть-чуть по-разному.

– Она сотворяет из земли и солнца все живое: деревья, птиц, бабочек, людей… Одной рукой она творит жизнь, а в другой держит весы и внимательно следит, чтобы та чаша, в которую опускаются чужие проклятья не перевесила. Ненависть ко мне слишком сильна, – с горечью сказал он. – Неделю назад, в ночь после того, как я остановил твою карету, Хранительница призвала меня к себе, чтобы забрать мою жизнь.

Мы с котом ахнули. Хоть герцог и негодяй, но чтобы Хранительница сама вмешалась? Все в королевстве поклонялись великой богине, но никто на полном серьезе не верил, что она участвует в людских судьбах. Мне стало жаль герцога, несмотря на все, что я о нем знала. Он криво усмехнулся на мою жалость и продолжил:

– Хранительница показала мне свои весы. Одна чаша в них была почти полной. В нее непрерывно сыпались злые мысли обо мне, так что ей было трудно их держать. Многие люди мечтают отнять мою жизнь и тратят слишком много сил, думая об этом. Кто знал, что в счет идут не дела, а мысли? Если меня не станет, объект их ненависти исчезнет, весы уравновесятся и жизнь пойдет своим чередом, уже без меня.

Хранительница протянула ко мне свободную руку, чтобы снова превратить в землю и солнце, но, просматривая мои воспоминания, увидела тебя и твое признание в любви. Это ее остановило. Она сказала, что ты можешь помочь мне, что она видит это в линиях моей судьбы. «Любовь может изменить города, людей, и целый мир», – решила она и дала мне месяц жизни, приказав найти тебя.

Я не боюсь смерти, но мне нужно закончить одно дело, и месяца на него может не хватить. Я нашел тебя, Александра, привез сюда и прошу остаться в моем доме на один месяц как гостью. Вернее, уже всего на три недели. Поэтому мне важно знать, действительно ли ты любишь меня или сказала это из каких-то своих интересов.

Я не знала, что ответить. Кот следил за мной с любопытством. Нечасто доводится любоваться, как девушке задают такой прямой вопрос и улизнуть от ответа не кажется для нее возможным, слишком уж велика его важность.

Мне было шестнадцать. Все мои представления о любви строились на нескончаемой болтовне одногруппниц и любовных романах, которые время от времени случайно оказывались у меня на полке между учебниками по математике магии, архитектуре куполов, истории приморских стран. Романы вызывали у меня недоверие и смех, слишком слащавые и напыщенные были герои, а их любовь казалась ненастоящей, как они сами. У них от книги к книге отличались имена, но сами они были одинаковыми до скуки. Их любовь и приключения длились только до тех пор, пока тонкие пальчики экзальтированных девиц перелистывали страницы.

Настоящей любовью был тот взгляд, которым отец смотрел на мать, тот чай, что она ему заваривала, когда они оба лежали больные, то прощение, что получал кто-либо из них, если совершал ошибку.