Сказки про Ивана-Царевича и Иванушку-Дурачка

старым дачным поселком, дома которого были едва видны за бурно разросшимися деревьями, и было совершенно ясно, что никаким садоводством его обитатели и не думали заниматься. Объехав поселок по периметру, исследователи остановились у калитки самого крайнего дома, за которым виднелся луг и опушка леса. Этот дом выглядел жилым, в то время как два соседних несомненно пустовали. «Здравствуйте! Есть кто дома?» – громко крикнула Серафима Сергеевна. Через некоторое время на порог старомодной остекленной террасы вышла пожилая женщина в сером пуховом платке. Вглядываясь в пришедших, она махнула рукой, приглашая их зайти на участок. Миновав ветхую калитку, они прошли по вымощенной квадратными плитами дорожке к крыльцу. «Здравствуйте! – бодро начала Серафима Сергеевна – Можете уделить нам немного времени?» Женщина молча их рассматривала, потом перевела взгляд на черную «Волгу», стоящую за забором, вздохнула и жестом пригласила: «Входите». «Мы подыскиваем дом в этих местах, чтобы его купить. Взамен можем предложить двушку в городе и вот столько денег – Серафима Сергеевна вытащила из сумки маленький блокнотик и написала на нем несколько цифр – Не знаете, к кому здесь можно было бы обратиться?» Женщина в платке опустилась на стул и сняла свои очки с толстенными стеклами. «Да вы присаживайтесь» – вдруг спохватилась она, сделав движение, чтобы подняться, но было похоже, что ее ноги как будто вдруг ослабели. Когда все расселись, она негромко спросила: «А вы как про меня узнали?» Женщины недоуменно переглянулись. «А что мы должны были узнать?» – спросила Маруся. «Ну, что третью уж неделю молюсь, чтобы съехать как-нибудь отсюда – женщина повздыхала – Невмоготу мне стало, не справляюсь, да и вижу совсем уж плохо. Как Димочка ушел, так я и сникла. Не справляюсь». «Ну тогда давайте решать вопрос – совершенно спокойно сказала Серафима Сергеевна – А соседи ваши тоже как будто не живут здесь?» Женщина отрицательно покачала головой: «Не помню уж, когда их и видела-то». «А координаты их у вас есть?» – и Серафима Сергеевна снова вынула блокнот. Через две недели Василиса Прокофьевна ввела Анну Леопольдовну (так звали хозяйку приобретенного ими дома) в свою, возрожденную после Иванушкиного любовного томления и теперь сияющую чистотой квартиру. Василиса Прокофьевна не взяла с собой на новое место практически ничего, ни единой чайной ложки, захватив только одежду и альбомы с семейными фотографиями. Так же точно поступила и Анна Леопольдовна, вся поклажа которой состояла из двух чемоданов, большого старинного книжного шкафа и трех неподъемных в метр высотой многослойных крафтовых пакетов, набитых книгами. Они «махнули, не глядя», как говорится. «Уютно у вас – сказала, Анна Леопольдовна после того, как Василиса Прокофьевна показала ей квартиру – Поживу, наверное, еще. Как вы думаете?» Василиса Прокофьевна энергично кивнула: «А что же не пожить-то? Тут все под боком, и поликлиника, и магазины, и почта. И соседи у нас хорошие, участливые – что было чистой правдой, так как соседи действительно были тише воды и ниже травы, раз и навсегда потрясенные твердостью, с какой Василиса Прокофьевна (которую за глаза называли Василисой Премудрой) управлялась не только с двумя своими богатырями, но также с работниками и начальством местной жилконторы – А если что понадобится, то сразу же звоните, хорошо? Я вас буду навещать, если позволите. Хочу порасспросить про тамошние места поподробнее». И они обнялись на прощание. Старый двухэтажный деревянный дом решено было оставить, как есть. Дом был интересный, с какими-то лесенками, чуланчиками и балкончиками. Был у него и чердачок, и подвальчик. И вообще изнутри он казался гораздо больше, чем выглядел снаружи. Его прежний хозяин, тот самый Дмитрий Иванович, кончину которого так горько оплакивала Анна Леопольдовна, был филологом и профессорствовал в местном пединституте. Но судя по оставшейся в доме библиотеке, лишь ничтожную часть которой Анна Леопольдовна увезла с собой, интересы Дмитрия Ивановича простирались далеко за пределы его специальности. Об этом свидетельствовало и несметное количество различных мелочей, уверенно заселивших весь дом. Тут были всевозможные статуэтки, выполненные из камня, серебра, бронзы, чугуна, фарфора, стекла, гипса, кости и дерева, какие-то загадочные сосуды, небольшие картины и гравюры, гербарии, кляссеры с марками и монетами, большие папки со старинными географическими картами, маленькие пухлые папки с открытками и письмами, разнокалиберные ящички, коробки и коробочки, в которых находились то разноцветные камешки, то осколки вдребезги разбитой китайской чашки, то диковинной формы курительная трубка с виртуозно вырезанной на ней сценой охоты, то старинный расписной веер с откровенной любовной сценой, то рюмочка из толстого красного стекла с отколотым краем, то обыкновенное круглое зеркальце… На плотно заставленном всякой всячиной чердаке нашлась, например, высокая круглая коробка с переложенными ватой елочными игрушками столетней, как минимум, давности. А в другой коробке дожидалась своего часа маленькая армия раскрашенных оловянных солдатиков, в которые Иванушка и Маруся немедленно и прямо на чердаке начали играть, сожалея, что нечем зарядить маленькую, но совершенно настоящую пушку. Да, необычным и, скажем прямо, загадочным человеком был покойный Дмитрий Иванович. Исследуя оставшуюся в доме библиотеку, Маруся обнаружила большой шкаф, битком набитый материалами по местному краеведению и фольклору. Справочники и вполне цивилизованно изданные книги чередовались в нем с растрепанными брошюрами, журналами, папками с газетными вырезками и толстыми тетрадями большого формата, исписанными четким профессорским почерком и снабженные, выполненными, несомненно, той же рукой рисунками. Тетради явно были сделаны на заказ и выглядели очень солидно. На обложке одной из этих тетрадей было от руки написано «Гиблые места», на другой «Заговоры и заклятья из деревни Чурино», на третьей «Непрославленные святые и юродивые», на четвертой «Некрополь Павловской Слободы»… Таких тетрадей Маруся насчитала не менее двадцати и сама себе пообещала найти время, чтобы их внимательно просмотреть. Вечером, сидя с Иванушкой в обнимку на крыльце, она сказала: «Странный был человек, этот Дмитрий Иванович» – и поплотнее прижалась к Иванушкиному плечу. Почувствовав какое-то беспокойство в голосе своей ненаглядной Маруси, Иванушка спросил: «Странный хороший или странный плохой?» «Я еще не поняла – задумчиво проговорила Маруся, а потом добавила непонятно – Нам этот дом надо либо сжечь, либо постараться с Дмитрием Ивановичем подружиться». Иванушка, привыкший к тому, что не сразу и не все понимает из того, что говорит его жена, беззаботно ответил: «Дружить-то всегда лучше. Только он помер ведь». «Помер-то он помер, да что-то мне подсказывает, что не совсем» – негромко ответила Маруся. «Дети, ужин на столе! – послышался голос Василисы Прокофьевны – Стынет все. Иванушка, отца позови». Они встали и тут Маруся улыбнулась и сказала: «А знаешь, Иванушка, если бы не твой волшебный окунь, то всего этого – она описала в воздухе круг – могло бы и не быть». Иванушка кивнул: «Да, окунь был красивый, большущий, во-от такой» – и он развел немного ладони, точно показав размеры окуня.