Сказки про Ивана-Царевича и Иванушку-Дурачка

– Вовсе нет – отвечал, улыбаясь, Зев Вольфович – среди коллекционеров он совсем не котируется, так как все уверены, что это обыкновенная ювелирка, ведь больше таких значков просто нет, понимаете? Он не включен ни в один каталог, а если нет тиража,

серии или еще чего-нибудь в этом роде, то и коллекционной ценности он не представляет.

– Но почему же вы за него так дорого заплатили?

– А потому, дорогой Иван Иванович, что мы, коллекционеры, очень хитрый, алчный и жестокий, прямо-таки бессердечный народ. Почуяв чей-нибудь искренний интерес, настоящий коллекционер способен потерять последние остатки совести и содрать три шкуры.

– И вы тоже, Зев Вольфович?.. – изумился Иван.

Грау развел руки:

– Увы-увы, есть на совести пара грешков… Ну так вот, владелец этого значка признался мне потом (за коньячком, разумеется), что нашел его вместе с октябрятским значком и пятью рублями довоенной мелочью где-то на помойке в старой коробке из под леденцов. Жаль, что он так и не смог вспомнить, где именно эта помойка территориально находилась, что очень бы нам помогло в поисках хозяина значка. Помнит, что где-то на северной окраине города, вот и все. Он и взял-то его просто по привычке тащить домой все подряд. Мелочь, кстати говоря, я у него купил. Люблю эти старые гривенники, знаете. А саму коробку он почему-то выбросил, не понимая, что это был настоящий клад, за которым пряталась настоящая трагедия. Как и за всеми, впрочем, кладами…

Рассказав все это, Зев Вольфович вдруг как-то притих, задумался, затуманился, чего с ним раньше не случалось. Иван удивился этой перемене в настроении своего друга и поспешил перевести разговор в другое русло.

Став обладателем значка, Иван рассмотрел его со всевозможным вниманием, ища какую-нибудь подсказку, но тщетно. Размышляя над всеми этими событиями и неожиданными для себя находками, Иван вспомнил вдруг поручение, которое он дал своему инфернальному собеседнику, явившемуся ему в ванной комнате недостроенного небоскреба Коха. А ведь действительно, совершенно неожиданно в его руках оказалось «то, не знаю что», за которым порученец вроде бы сходил «туда, не знаю, куда». Иван усмехнулся, но именно в этот момент ему в голову пришла идея попытаться связать значок Вайгачской экспедиции ОГПУ с архивом. То есть сделать то, что Берберову, не имевшему в своем распоряжении значка с образом Матери Сырой Земли и не догадавшемся его разыскать, так и не удалось за десятилетия, которые он прокорпел над архивом. Судя по результатам исследования, которое Иван провел, обнаружив и преодолев магическую силу зловещего амулета, имевшего вид безобидного памятного значка, идею эту приходится признать блестящей. Но это совсем другая, особая история.

57.

Емельяна Ивановича похоронили в ограде Благовещенского храма Павловской слободы. Это было устроено по воле отца Владимира, близко к сердцу принявшего горе Василисы Прокофьевны, и желавшего хоть как-то поддержать и даже послужить единственной, истинно святой, как он полагал, женщине, которую он встретил в своей жизни. Василиса Прокофьевна была благодарна отцу Владимиру, ежедневно приходя сперва в храм, а потом на свежую могилу, где все плакала и плакала. Как бы искренна и глубока ни была ее вера, но бытия без Емельяна Ивановича она не мыслила, полностью утонув в своем горе. Как это ни странно, но к жизни ее вернули не проповеди и наставления отца Владимира, а Иванушка, единственный, кто нашел слова, оказавшиеся по-настоящему правильными: «Мама, близнецы тебя заждались, никого не слушают, а все твердят «бабу-бабу», тебя, наверное, зовут. И все ломают, что могут». «Рай?» – как бы очнувшись, с ужасом спросила Василиса Прокофьевна. «Да нет, рай цел – помотал головой Иванушка – Кто ж его сломает-то? А вот всякие чашки, тарелки, ложки там всякие, столики, стульчики, это все на выброс. И есть из-за этого стали меньше…» – прибавил он расстроенно. Это тревожное известие напомнило бедной женщине длительный предсмертный пост ее несравненного, незабвенного и на всем белом свете единственного Емельяна Ивановича, заставив часть души Василисы Прокофьевны вернуться-таки домой, оставив другую часть в храме и возле могилы.