Сказки, рассказанные на ночь

— Тогда возьми топор и раскрои мне череп! — рявкнул Вильм, и в его голосе слышалось отчаяние. — Я с места не сдвинусь, пока не получу того, что мне нужно! Разве ты можешь своими руками поднять для меня сокровища «Кармилхана» со дна морского? Разве ты можешь своими руками заработать столько, чтобы мы не бедствовали? Единственное, что ты можешь сделать своими собственными руками, так это положить конец моим страданиям! Давай! Я готов принести себя в жертву!

— Вильм! Убей корову, убей меня! Мне ничего не жаль! Мне жаль только твою бессмертную душу! Ведь камень этот — пиктский[7] алтарь, и жертва, которую ты собрался принести, предназначается силам тьмы.

— Знать ничего не знаю! — заявил Вильм с диким смехом, как человек, не желающий знать ничего о том, что может помешать ему осуществить задуманное. — Каспар, ты сам сумасшедший и меня решил свести с ума! На, держи! — крикнул он и бросил топор, а сам схватил нож, лежавший на камне, и как будто собрался вонзить его себе в грудь. — Получай свою корову, раз она тебе дороже, чем я!

В мгновенье ока Каспар очутился возле друга, выхватил у него из рук нож, поднял топор с земли, замахнулся и обрушил его с такою силой на голову любимой коровы, что та, даже не вздрогнув, замертво рухнула к ногам своего хозяина.

Не успел Каспар произвести эту скорую расправу, как тут же сверкнула молния и грянул гром. Вильм Ястреб смотрел на друга, как взрослый смотрит на ребенка, отважившегося сделать дело, на которое сам взрослый не мог решиться. Ни гром, ни удивление остолбеневшего товарища не произвели, однако, на Каспара Штрумпфа никакого впечатления: без лишних слов он молча принялся сдирать шкуру с коровы. Придя в себя, Вильм решил все же помочь товарищу, но по всему было видно, что он испытывает непреодолимое отвращение, сравнимое по остроте только с непреодолимым желанием принести поскорее животное в жертву, как он мечтал, придя сюда. Тем временем началась гроза, оглушительный гром рокотал среди скал, страшные молнии, извиваясь, падали вниз, будто целясь в их камень посреди трясины, полыхали по всему ущелью, озаряя болото, а ветер, еще не успевший домчаться до этих вершин, неистовствовал в долине и на берегу, дико воя на всю округу. Когда наконец шкура была содрана, оба рыбака успели промокнуть до нитки. Они разложили шкуру на земле. Каспар завернул в нее друга, как тот велел, и крепко связал. Только после этого он прервал молчание и, с жалостью глядя на своего потерявшего всякий разум товарища, дрожащим голосом спросил:

— Чем могу тебе еще быть полезным, Вильм?

— Ничем, — ответил Вильм. — Прощай!

— Прощай! — отозвался Каспар. — Да хранит тебя Бог и простит тебя, как и я прощаю.

Это были последние слова, которые услышал Вильм от своего товарища — в следующий миг тот исчез в сгустившейся тьме, и в ту же секунду грянула буря, страшней которой Вильм не видел и не слышал за всю жизнь. Сначала ударила молния, да такая яркая, что озарила не только близлежащие горы и скалы, но и долину внизу, и бурлящее море, и каменистые островки, разбросанные по всей бухте. Вильму почудилось, будто там, среди каменных островков, он ясно видит большой чужеземный корабль без мачт, который тут же растворился во мгле. И снова загрохотал гром, еще более оглушительный, чем прежде. Огромные камни покатились лавиной с гор, грозя раздавить Вильма. Хлынул дождь, и вся узкая долина в одночасье оказалась затопленной, вода все поднималась и поднималась и уже доходила Вильму до плеч — хорошо еще, что Каспар уложил его головою повыше, иначе бы он давно захлебнулся. Вода продолжала прибывать, но чем больше усилий прилагал Вильм, чтобы высвободиться из пут, тем крепче стягивалась его пелена. Каспар был далеко. Взывать о помощи к Богу он не решался и с содроганием ужаса думал о том, что ему придется молить о спасении те силы, во власти которых он теперь оказался.

Вода уже заливалась ему в уши, он чувствовал ее губами.

— Боже мой, я погиб! — закричал он, видя, что поток сейчас накроет его с головой.

И в тот же миг он уловил загадочные звуки, напоминавшие шум водопада, который был как будто совсем рядом, — вода вдруг отступила, и бурный поток, пробивший себе дорогу меж камней, пронесся стороной, дождь ослабел, небо чуть просветлело, и Вильм опять приободрился, сочтя, что для него забрезжил луч надежды. Он чувствовал себя совершенно обессилевшим, как после смертельной схватки, и ни о чем так не мечтал, как освободиться из плена, хотя мысль о том, что он еще не достиг заветной цели, снова пробудила в его алчной душе черные страсти, едва только он осознал, что его жизни ничего больше не угрожает. Вот почему он решил смириться со своим положением ради исполнения мечты и просто лежать и ждать, но холод и усталость сделали свое дело — скоро он уже провалился в глубокий сон.