Сказки, рассказанные на ночь

— Не тревожься, любовь моя, я еще не вполне дал слово, но это на днях произойдет. Разве тебе не хочется, чтобы твой Георг добыл себе славу? Да и что тебя так пугает? Твой отец — старик, но ведь и он отправляется в поход.

— Ах, мой отец, мой отец, — жалобно пробормотала Мария. — Однако давай на этом прервемся, Георг: Берта прислушивается к нашему разговору. Я тебе завтра непременно обо всем расскажу. Правда, пока не знаю где. Меня все это очень волнует.

— Но почему? — Георг никак не мог взять в толк, отчего Мария не радуется свиданию, а размышляет о всевозможных осложнениях. — Ты преувеличиваешь опасность, — прошептал он с участием. — Думай только о том, что мы вновь увиделись, что я держу твою руку и смотрю в твои глаза. Наслаждайся этим мгновением, будь веселее!

— Веселее? Нет, Георг, не то нынче время. Мой отец — враг союза.

— О боже! Что ты говоришь! — Юноша наклонился к Марии, как бы не расслышав роковых слов. — Разве твой отец не здесь, в Ульме?

Мария считала себя человеком стойким, но сейчас не могла говорить, опасаясь, что, едва начнет, слезы неудержимо хлынут из ее глаз. Она ответила лишь пожатием руки и, опустив голову, шла подле Георга, силясь побороть свою боль. Наконец твердость духа одолела слабость натуры.

— Мой отец, — прошептала она, подавив слезы, — искреннейший друг герцога Ульриха и, как только будет объявлена война, увезет меня домой, в Лихтенштайн.

Между тем оглушительно забили барабаны, взвились вверх переливы труб, приветствуя стольника, который как раз проходил в танце мимо музыкантов и, по обычаю того времени, бросил им пригоршню серебряных монет. Ликование музыки достигло апогея.

Разговор влюбленных затих от бравурного шума, но их глаза так много выражали, что по залу пробежал шепоток, оценивающий юную пару как самую красивую в зале.

Это услыхала Берта. Она была слишком добродушной, чтобы позавидовать кузине, но, поставив себя на место Марии, посчитала, что парочка в таком случае выглядела бы еще более красивой.

Кроме того, она обратила внимание на оживленный разговор, который вели эти двое. Ее серьезная кузина, редко разговаривавшая с мужчинами, казалось, была увлечена им больше, нежели партнер.

Музыка не позволяла слышать, о чем они говорят. Любопытство, столь присущее юным девушкам, побудило Берту потянуть своего спутника, чтобы приблизиться к красивой парочке, однако тем временем, то ли случайно, то ли намеренно, разговор их прекратился.

Интерес к красивому молодому человеку рос и рос, никогда еще добряк Крафт не был столь обременительным для Берты — его любезные речи мешали наблюдать за кузиной. Так что она обрадовалась, когда танец кончился.

Берта надеялась, что юный рыцарь не преминет пригласить ее на следующий. И не ошиблась.

Георг подошел к девушке, и они вступили в ряды танцующих. Но на этот раз все было по-другому.

Задумчивый, погруженный в собственные мысли, он едва отвечал на вопросы. И это тот «вежливый рыцарь», кто так радостно их приветствовал? Веселый, открытый человек, которого подвел к ним кузен Крафт? Весельчак и балагур, оживленно беседовавший с Марией? А… может быть… Да, несомненно, Мария ему больше понравилась. Верно, потому, что он с нею первой танцевал.

Берта настолько привыкла к тому, что серьезная Мария всегда держится на заднем плане, что не поверила в ее победу и попыталась преподнести себя в лучшем виде.

Весело болтая о предстоящей войне, она после окончания танца направилась к Марии с Дитрихом.

— Ну и во скольких же сражениях вы уже побывали, господин Штурмфедер?

— Это будет у меня первое, — коротко ответил Георг, недовольный, что ему приходится разговаривать с другой девушкой, когда он предпочитает Марию.

— Первый? — удивилась Берта. — Вы меня не обманете! Откуда же тогда у вас этот шрам на лбу?

— Я его получил в университете.

— Как! Вы — ученый? — продолжала расспрашивать Берта. — Значит, вы побывали вдали от наших краев, в Падуе или Болонье, а может, у еретиков в Виттенберге?

— Не так далеко, как вы думаете. Я учился в Тюбингене.

— В Тюбингене? — с удивлением переспросила Берта.

Это слово, как молния, осветило все темные обстоятельства. Быстрый взгляд на раскрасневшуюся Марию, стоящую с опущенными глазами, убедил ее в том, что целый ряд недомолвок имел свои причины.

Стало ясно, почему ее приветствовал учтивый рыцарь, отчего плакала Мария, увидев его в войске врагов, почему он так много с нею разговаривал и был так немногословен с Бертой. Никакого сомнения: они давно знали друг друга!

Чувство стыда охватило Берту от такого открытия.

Она вспыхнула, поняв, что добивалась расположения мужчины, чье сердце было отдано другой.

Недовольство скрытностью кузины исказило лицо девушки. Она искала извинений собственному легкомысленному поведению и нашла их в лицемерии родственницы. Если бы та поставила ее в известность о своих взаимоотношениях с молодым человеком, она бы не проявила к нему участия, осталась бы равнодушной и не испытывала бы теперь стыда.