Сказки, рассказанные на ночь

Потом она рассказала, что отец несколько недель не возвращался домой и вот однажды, было это девять дней назад, ночью, пришел и громким стуком разбудил ее. Она узнала родной голос и поспешила вниз, чтобы отпереть. Отец был не один, с ним было еще четверо человек, они внесли в дом закрытые плащом носилки. Отец откинул плащ и приказал ей посветить. Она сильно перепугалась: на носилках лежал окровавленный, полумертвый человек. Отец велел истопить печь, а раненого, в котором она по одежде признала знатного господина, тут же перенесли на кровать.

Отец перевязал его раны, наложив повязки с целебными травами, и собственноручно приготовил ему целебное питье, потому что он большой знаток лекарств для людей и животных.

В течение двух дней все они были очень озабочены состоянием больного: юнкер метался в бреду. Но после второй порции питья молодой человек затих, тогда отец и сказал, что на восьмой день раненый проснется бодрым и здоровым. Так оно и случилось.

Молодой человек с растущим удивлением слушал рассказ девушки. Ему порой хотелось ее прервать, когда он не понимал некоторых слов на швабском диалекте и когда она уходила в сторону, описывая целебные растения, из которых хардтский музыкант готовил свои снадобья.

— А твой отец, — спросил Георг, — где же он?

— А мы-то почем знаем, где он? — уклонилась от ответа девушка, но, поразмыслив, прибавила: — Впрочем, вам можно сказать, вы его друг. Отец ушел в Лихтенштайн.

— В Лихтенштайн! — покраснев, воскликнул Георг. — А когда он вернется?

— Уже два дня, как он должен быть дома. Дай бог, чтобы с ним ничего не случилось! Люди говорят, что за ним следят рыцари из союзного войска.

В Лихтенштайн! Ведь туда же ехал и он сам…

Георг почувствовал себя достаточно здоровым, чтобы продолжить свой путь и наверстать потерянные девять дней. Первый вопрос его был о коне, и он окончательно оживился, узнав, что тот в хлеву и чувствует себя хорошо. Поблагодарив милую сиделку за все ее заботы, Георг попросил дать ему куртку и плащ.

Бэрбель уже давно смыла все следы крови с красивого наряда рыцаря и теперь с дружеской хлопотливостью вынимала из резного, разрисованного шкафа одежду молодого человека, где та покоилась подле ее праздничных платьев, улыбаясь, развертывала вещь за вещью, с удовольствием выслушивая похвалы Георга тому, что она все очень хорошо сделала. Затем Бэрбель, покинув комнату, поспешила объявить своей матери радостную весть, что молодой человек совсем выздоровел. Призналась ли она матушке в том, что целых полчаса проговорила с красивым любезным господином, мы не знаем. Однако сильно в том сомневаемся, так как пожилая полная женщина неоднократно предостерегала свою дочурку от долгих разговоров с молодыми парнями.

Глава 2

— Так что ж тебя тревожит?

— О том говорить не пристало…

Ф. Шиллер[69]

Когда пухлая женщина с Бэрбель спустились, они первым делом зашли не в комнату, где располагался их гость, а отправились на кухню: прежде всего затем, чтобы сварить питательную овсянку для выздоравливающего, но самое главное — в кухне было небольшое оконце, из которого можно было понаблюдать за молодым человеком. К нему и подошла мать, а Бэрбель за ее спиной приподнялась на цыпочки и стала смотреть из-за плеча матушки. Сердце ее впервые за семнадцать лет неудержимо колотилось — она еще никогда не видела такого красивого юноши. Будучи без сознания, он часто вызывал у нее слезы жалости, она неотрывно смотрела на искаженные борьбой со смертью черты его лица и радовалась первым проблескам сознания. Но сейчас ощущения были другого рода. В глазах юноши разгорелся огонь, словно он хотел до земли поклониться Бэрбель за свое спасение. Волосы больше не падали беспорядочными прядями на лоб рыцаря, а были причесаны вверх, щеки окрасил румянец, а рот запылал, как вишни в День Петра и Павла. Расшитая шелком куртка с выпущенным поверх белоснежным воротником рубашки красиво оттеняли поздоровевшее лицо. Однако девушка никак не могла догадаться, почему рыцарь все время смотрит на светло-голубую перевязь, будто та заключает в себе тайные письмена, которые он хотел бы расшифровать. Ей даже показалось, что он прижимает перевязь к сердцу, словно испытывая благоговение, как перед какой-либо реликвией.

Пухлая матрона между тем закончила наблюдения.

— Он красив как принц, — заявила она, помешивая овсянку. — А как элегантна его куртка, у важных господ из Штутгарта и то такой нет. А что это у него в руках? Он все туда смотрит. Может, обнаружил пятнышко крови и из-за этого рассердился?

— Да ну, нет, конечно! Знаешь, что я думаю? У него так загораются глаза, что я думаю — это подарок его девушки.

— Что ты знаешь про девушек! — усмехнулась мать от слов дочери, но быстро взяла себя в руки и строго изрекла: — Такому ребенку, как ты, рано еще об этом думать! Отойди-ка от окна и достань мне горшочек. Господин, верно, привык хорошо питаться, надо положить ему в кашу побольше смальца.