Сказки, рассказанные на ночь

Бэрбель неохотно покинула свой пост, не посмев возразить матушке, но, очевидно, та была на этот раз не права. Разве она не ходит вот уже год на деревенские посиделки, где собираются девушки с прялками и за работой рассказывают друг дружке о любви, о влюбленных парочках и поют любовные песни? Разве не имеют некоторые из подружек, старше ее лишь на несколько месяцев, всем известных возлюбленных, и лишь ей нельзя о том говорить и думать! Нет, со стороны матушки несправедливо пренебрегать размышлениями своей дочурки на сей счет! Но запрет ведь всегда ведет к нарушениям, и Бэрбель решила не успокаиваться до тех пор, пока не доищется до истинной причины того, почему у рыцаря «загораются глаза», когда он смотрит на перевязь.

Завтрак для молодого человека был готов, не хватало лишь бокала доброго старого вина. Но и вино нашлось — Волынщик из Хардта хоть и был бедным, но не настолько, чтобы не иметь в подвале бочоночек приличного винца для знаменательного случая. Дочка принесла хлеб и вино из кладовки, и хозяйка при полном параде внесла горшок с овсянкой в комнату, за нею вошла красавица-дочка. Молодому человеку стоило немалого труда положить конец множеству поклонов вежливой музыкантши. В молодости та служила в рыцарском замке Нойфен и хорошо знала, что такое учтивое обращение с господами, потому и остановилась с дымящейся кашей на пороге комнаты и стояла там, пока юнкер не приказал ей подойти. Покрасневшая девушка держалась за спиной матери и тоже с удовольствием сделала несколько книксенов, хотя до того более получаса болтала с юнкером.

Затем девушка покрыла стол чистой скатертью, поставила на почетное место в углу, под распятием, овсянку и вино, воткнула в кашу затейливо вырезанную ложку и с серьезным видом наблюдала за ней. Ложка стояла торчком — хороший признак: каша удалась на славу.

Молодой человек уселся за стол, присели со своим супом и мать с дочерью, однако на почтительном расстоянии, поставив между собою и знатным гостем солонку, — так требовал обычай старого доброго времени.

У Георга была хорошая возможность, не пренебрегая угощением, подробно рассмотреть обеих женщин. Понятно, что домашнее хозяйство здесь доверено статной и властной женщине, способной держать любого недостаточно храброго мужчину под каблуком. Дочка музыканта, с красивой головкой и прелестными глазами, показалась ему очень милой девушкой, которая могла бы занять в его сердце не последнее место, кабы там не поселилась другая и если бы между ними не было пропасти, неизбежной между отпрыском старинного дворянского рода и дочерью простого сельского музыканта. Тем не менее он с удовольствием поглядывал на чистое невинное личико юной красавицы. Если бы дородная женщина не была так занята своим супом, она бы заметила вспыхивающий румянец на щечках ее дочери, когда та ненароком встречалась со взглядом молодого рыцаря.

«Когда я ем, я глух и нем. Миска пуста — и речь полна». Справедливость поговорки подтвердилась и здесь, как только была убрана со стола скатерть. Георга волновали больше всего две вещи: он хотел услышать, когда вернется из Лихтенштайна хозяин дома, чтобы узнать из первых рук новости о любимой и сразу же поспешить к ней, и еще хотелось разведать, где находится в данный момент союзное войско. В отношении первого вопроса юноша не получил новых сведений, ему повторили то, что раньше говорила девушка: отца нет уже шесть дней, а он обещал вернуться на пятый день, и они ждут его с минуты на минуту. Дородная женщина залилась слезами, жалуясь юнкеру, что с начала войны ее муж и часа дома не просидел, да и в прежние времена он тоже отличался беспокойным нравом. Люди теперь шепчутся, дескать, он ввергнет свою семью в беду.

Георг попытался найти слова утешения, чтобы прекратить жалобный плач, но это ему удалось только тогда, когда он повторил свой вопрос о союзниках.

— Ах, господин, — всхлипнула хозяйка, — просто ужас — вся южная часть страны уже в их руках, а теперь они идут на Тюбинген.

— Как?! Стало быть, все крепости пали? — удивился Георг. — Хёлленштайн, Шорндорф, Геппинген, Тек, Урах? Уже в их руках?

— Все, все, один мужчина из Шорндорфа рассказывал, что они сдались. А ведь до Тека и Ураха всего четыре-пять часов хода.

И она рассказала, что третьего апреля союзники подошли к замку Тек. Часть солдат насела на городские ворота и стала требовать сдачи крепости. Защитники ее вступили в переговоры, и все сбежались туда. Тем временем оставшаяся часть нападающих проникла через ворота с противоположной стороны и захватила крепость. В Урахе было четыреста герцогских пехотинцев, они не хотели оставлять горожан в замке, когда к ним приблизился враг. На рыночной площади разразилась свара между горожанами и воинами герцога, которая перешла в потасовку, а потом и в настоящее побоище. В это время в командира пехотинцев угодил вражеский снаряд. Город был сдан врагу.