— Дорогой господин, — успокаивающе ответил Ханс, — потерпите немного. В пути я вам все подробно опишу. Пока что скажу единственное: как только старик услышит, что вы направляетесь в Штутгарт, он покинет Лихтенштайн, чтобы привезти к вам невесту. Он нисколько не сомневается, что вы возьмете город. Скажите, а Хаймсхайм уже наш?
— Да, он уже наш. Я примчался с двенадцатью рыцарями, горожане даже оглянуться не успели. Союзников там находилось больше, чем нас, но они были полностью деморализованы и оттого слабы. Я переговорил с ними от имени герцога, они поверили, что его войска неподалеку, и мгновенно сдались. Так мы вступили в Вюртемберг. А дальше дорога открыта?
— До самого сердца Вюртемберга. Я принес вам важное известие от рыцаря Лихтенштайна. Видите ли, важные господа из союза собираются…
— На совет в Нердлингене, не так ли? Герцог узнал об этом в Бадене.
— Да, когда нет кошки, мышки на столе пляшут. Оккупация везде ослабла, союзники не думают больше о герцоге, все их мысли устремлены на предстоящий совет. Кого они получат в правители: австрийца, баварца или же принца Кристофа, а может, править будет совет городов — Аугсбурга, Аалена, Нюрнберга?
— О, какие у них будут глаза, когда они узнают, что престол, из-за которого ломались копья, уже занят! — засмеялся Георг. — Тут-то они и попались: знают кошки, чье мясо съели! Придется им вскидывать ружья на плечи и убираться восвояси. А что же вюртембержцы? Что теперь думают о герцоге? Придут ли к нам на помощь?
— Что касается горожан и крестьян, то да. О рыцарях я ничего не знаю. Старый господин только пожимает плечами, когда я его об этом спрашиваю, и бормочет проклятия. Боюсь, с рыцарями все сложно. А вот горожане и крестьяне — все за герцога. Были чудесные знамения, о них люди говорят открыто. В Ремштале с неба упала звезда. На месте ее падения нашли в земле ветвистые оленьи рога, с одной стороны там было написано: «Живи, Вюртемберг, вечно!» — а с другой, по-латыни: «Да здравствует герцог Ульрих!»
— Ты говоришь, с неба упала?
— Так люди говорят. Крестьяне очень обрадовались этому знамению, а господа союзники жутко разозлились, схватили сельского старосту, начали пытать, откуда, мол, появился камень, пригрозили наказанием, запретили говорить о герцоге. Но крестьяне лишь посмеялись, дескать, нам теперь про него сны снятся. Все хотят, чтобы герцог вернулся. Уж лучше пусть свой ими правит, нежели чужаки шкуру сдирают.
— Ладно. Герцог и его рыцари уже сегодня будут здесь. Они намерены идти на Штутгарт. Если столица будет нашей, тогда и вся страна у нас в руках. А как эти ландскнехты? Они пойдут с нами?
— О, я чуть было о них не позабыл! Должно быть, они уже потеряли терпение. Мы заставили их долго ждать. Пойдите поговорите с ними, только по-умному. Они — гордые люди, поругались со своими начальниками. Но если вы обратите на нашу сторону этих пятерых, то на службу к герцогу перейдут двенадцать отрядов. Особо вежливы вы должны быть с Длинным Петером, их полковником.
— А который из них Длинный Петер?
— Вон тот, толстый, сидящий под дубом. У него торчащие усы и благородная шляпа. Он у них самый главный.
— Хорошо, поговорю с ним, — согласился юноша и направился к ландскнехтам.
Долгий разговор музыканта с рыцарем уже явно раздражал воинов. Мукерле кидал на них пронзительные взгляды. Но когда посланник герцога приветливо улыбнулся и вежливо заговорил, сердца закаленных вояк смягчились.
— Многоопытный полковник, — обратился к ландскнехтам Георг, — и вы, храбрые начальники мужественных воинов, герцог Вюртембергский подошел к границам своих владений, завоевал Хаймсхайм и намерен, действуя подобным образом, снова овладеть всем своим герцогством.
— Накажи меня Бог, он прав, я сделал бы то же самое, — прервал его Петер.
— Герцог убедился в храбрости и военном искусстве ландскнехтов еще тогда, когда они выступали против него, — продолжал Георг. — Он надеется, что с таким же мужеством ландскнехты теперь будут стоять и за него, и дает слово герцога, что будет строго соблюдать все предложенные условия.
— Совестливый человек! — одобрительно закивали ландскнехты. — По золотому гульдену в месяц и ежедневно четыре мерки вина для начальников! Это, право же, недурно!
«Полковник» встал, обнажил в знак уважения лысую голову и, смущенно откашлявшись, начал речь: