Любава оказалась не только первой красавицей, но и дюже сообразительной девицей. Вмиг позабыла ругань, скинула шубу и уставилась жалобным взглядом. Так-то! Негоже в моей избе домовят хаять.
— Давай-ка вспоминай, чем нечисть обидела, а я пока подготовлюсь.
Девушка тяжело вздохнула, надула алые губки и принялась размышлять. Есть же люди, у которых все на лице написано. Она дергала бровями, вдыхала, будто готовясь рассказать, но тут же разочарованно махала ручкой и продолжала искать в памяти причину, толкнувшую домового испоганить волосы.
Пока Любава ломала голову, я успела согреть воду в еще теплой печке и плеснула в кадку. Дальше все зависит только от гостьи: коли не найдем причину — прическу не поправим.
— Ничего плохого ему не сделала, — чуть не плача, наконец, заговорила, девушка.
— Может, из домашних кто? — видела — она и впрямь не понимает своей вины.
— Так я с братом живу. Отец-то помер у нас, а братец дома редко появляется. Сегодня должен воротиться, к сватам как раз.
— Чудно выходит, — недоверчиво сощурилась я.
— Василиса, помоги. Помоги, родненькая! — она ухватила прохладными руками мои плечи. — Нельзя мне в таком виде перед сватами, перед женихом. Братец тебе денег хороших заплатит.
В глазах девушки мелькнули черные точки — едва заметные, мелкие — и тут же пропали. Выдернулась из ее хватки и шагнула назад. Ох, не к добру!
— Говоришь, видала домовенка? — потирая плечи, старалась избавиться от ощущения холода после пальцев Любавы.
— Едва ли видала, — растерялась девица. — Только кто же еще в избе за печку прятаться вздумает?
Добрая дюжина мурашек пробежала по рукам. Подойдя к девушке, глубоко вдохнула. Тоненький, слабый — запах настоящего колдовства. Домовые чары после себя не оставляют, а вот серьезное волшебство всегда пахнет особенно. Запах не бил в нос с порога, его перебивал резкий деготь. Точки в глазах…
— Одевайся, — скомандовала я, вытаскивая валенки из-под лавки.
— Это куда мы? — Любава не растерялась и принялась заматывать голову платком.
— К тебе пойдем. Поглядим, кто за печкой прячется.
Изба гостьи оказалась совсем рядом с нашей — через пару дворов. Уже перед порогом я почуяла неладное. В такой мороз дверь дома приоткрыта, изнутри бедой так и веяло.
— Мне страшно, — шепотом выдала Любава, застыв на крыльце.
— Мне тоже, — ободрить девушку нечем, у самой ноги того и гляди подкосятся.
— Давай не пойдем?
— Ты, ежели хочешь, тут обожди, — отодвинув девицу, вошла.
В остывшей горнице стояла нехорошая тишина. Не такая, что обычно встречает хозяев, а тревожная, она почти звоном отдавала в ушах. Не разуваясь, зашагала к углу с печкой.
— Погоди, Василиса, — голос Любавы задрожал за спиной. — Малушу позвать надо бы.
— Иди, позови, — не оборачиваясь, согласилась я.
— А ты?
— Здесь побуду, — затылком почувствовала, какое облегчение испытала девушка, порхнув за порог.
Что же за зверь ты? Я осторожно вглядывалась в темный проем между бревенчатым срубом и печной стенкой. Там точно сидела какая-то погань. Запах колдовства щекотал ноздри до слез. Нос шибко зачесался, и я расчихалась. Нечисть зашуршала, заскребла по дереву. Сделалось совсем нехорошо. Может, когтями, а может, и зубами…
В голове вертелся десяток догадок, все что угодно в избу из леса забрести может. Зельного круга над Глухоманью не стоит. Малуша говорила, мол, пустая трата силы колдовской, село надежно спрятано. Так то оно так… От глаз человеческих сокрыто, а от нечистой силы лесной — нет. Не простая тварь здесь притаилась. Обыкновенная нечисть так не смердит.
Соваться за печку в одиночестве не решалась, а Любава с Малушей ко мне на помощь, видать, не слишком-то спешили. Нараставшее клокотание нечисти отчетливо давало понять — тикай, Василиса Дивляновна, так, чтобы валенки мелькали, но я застыла от страха. Не в силах сдвинуться с места, понимала — беда.
Из темного угла с визгом вымахнула тварь размером с локоть. Разглядеть не успела. Нечисть полоснула по лицу лапой. Щека занемела. Почувствовала, как теплая кровь спускается по скуле за ворот шубы. Голова шла кругом, ноги отпустило от оцепенения. Сделав несколько шагов назад, я повалилась. Глухая боль от встречи затылка с полом, туман перед глазами и булькавшее рычание нечисти. Погань ходила вокруг меня медленно, словно раздумывая, когда совершить следующий прыжок и прикончить. Жутко даже думать, не то что шевелиться. Будто с диким зверем повстречалась: одно неловкое движение, один неуклюжий жест — и конец. Горница кружилась, перед глазами стоял туман.
Сквозь мутную пелену разглядела мужицкие ноги в валенках. Знакомая рука резко сгребла ощетинившуюся нечисть. С трудом повернувшись, увидала Ярку. Друг сжимал в кулаке шею гадины, на кончиках пальцев другой руки рождался морный шар. Матушки-батюшки! Он и морный шар вертеть научился? Колдовское оружие скользнуло в извивавшуюся нечисть и исчезло вместе с жизнью твари.
— Ты как здесь? — я попыталась подняться и почувствовала, как ладонь угодила в липкую лужу крови.