Сказки русских писателей

А ягод, грибов – обору нет. Полой кузов несут.

Лесовик их не тронет. Лесовик приятель Водяному и Полевому. Водяной с Полевым им, как свои, – Лесовик их пропустит.

– Лесовик, Лесовик, на́ тебе ягод: ты – с леса, мы – в лес!

А завтра, когда забрезжит и, алея, дикая роза – друг-поводырь – пойдет, осыпаясь, прощаться, ранним-рано расколыхнется заветное Море – Море-Океан!

Тихо идут по последней тропинке...

Валежник и листья хрустят.

Тише! Вот и сам Боли-бошка! – Почуял, подходит: набедит, рожон!

Весь измоделый, карла, квелый, как палый лист, птичья губа – Боли-бошка, – востренький носик, сам рукастый, а глаза будто печальные, хитрые-хитрые.

Была не была, – чур, не поддаваться! Заведет этот Лешка в зыбель-болото, где сам черт ощупью ходит. И позабыть им про Море.

– Не видали ли, где я сумку потерял? – кличет Боли-бошка.

– Нет, не видали.

– Поищите! – просится Лешка, а сам дожидает.

– Что ты! – шепчет Алалей встрепенувшейся Лейле, – не знаешь его? Не нагибай так головку: у этого Лешки отродясь никакой и не было сумки. Это нарочно. Вот ты нагнешься, искавши, а он тут как тут, да на шею к тебе, да петлей и стянет. И позабыть нам про Море.

Тесна, узка тропинка. Путает папоротник. Вспыхивает свети-цвет – волшебный купальский цветок.

– Хочешь, Боли-бошка, ватрушку? – зовет желанная Лейла.

– Поищите, милые! – тянет свое Боли-бошка: то пропадает, то станет, ничем его не прогнать, ничем не расшухать.

Тихо идут по последней тропинке...

Затор за нежданным затором встает в заповедном лесу.

В темную ночь им зорит зарница. А далеко за осеком зреют хлеба.

Держатся крепко – рука с рукою. Кто-то немножко боится.

– А Море, – бьется сердце у Лейлы, – а Океан не замерзает?..

– Нет, моя Лейла, оно никогда не замерзнет, не проволнует волна: море и лето и зиму шумит. Непокорное – песком его не засыплешь, не перегородишь. Необъятное – глубину не изведаешь и слезой не наполнишь. Море бездонно, бескрайно – обкинуло землю. А разыграется дикое – топит. А какие на Море водятся рыбы! Какие по Морю летают белогрудые птицы! И берегов не видать. А корабли один за другим уплывают неизвестно куда...

– И мы поплывем?

– И мы поплывем. Морского царя увидим, крылатого Змея увидим...

– А ежик, про которого дедушка сказывал, он нас не съест? – и глаза-ненагляды синеют, что море.

Скоро-скоро забрезжит. И пойдет, осыпаясь, прощаться дикая роза – друг-поводырь.

Легкий ветер уж веет. Там Моряна волны колышет.

И, ровно колокол бьет, Море – непокорное, необъятное Море-Океан.

А.Н. Толстой

Сорока

За калиновым мостом, на малиновом кусту калачи медовые росли да пряники с начинкой. Каждое утро прилетала сорока-белобока и ела пряники.

Покушает, почистит носок и улетит детей пряниками кормить.

Раз спрашивает сороку синичка-птичка:

– Откуда, тетенька, ты пряники с начинкой таскаешь? Моим детям тоже бы их поесть охота. Укажи мне это доброе место.

– А у черта на кулижках, – отвечала сорока-белобока, обманула синичку.

– Неправду ты говоришь, тетенька, – пискнула синичка-птичка, – у черта на кулижках одни сосновые шишки валяются, да и те пустые. Скажи – всё равно выслежу.

Испугалась сорока-белобока, пожадничала. Полетела к малиновому кусту и съела и калачи медовые, и пряники с начинкой, все дочиста.

И заболел у сороки живот. Насилу домой доплелась. Сорочат растолкала, легла и охает...

– Что с тобой, тетенька? – спрашивает синичка-птичка. – Или болит чего?

– Трудилась я, – охает сорока, – истомилась, кости болят.

– Ну, то-то, а я думала другое что, от другого чего я средство знаю: трава Сандрит, от всех болезней целит.

– А где Сандрит-трава растет? – взмолилась сорока-белобока.

– А у черта на кулижках, – отвечала синичка-птичка, крылышками детей закрыла и заснула.

«У черта на кулижке одни сосновые шишки, – подумала сорока, – да и те пустые», – и затосковала: очень живот болел у белобокой.

И с боли да тоски на животе сорочьем перья все повылезли, и стала сорока – голобока.

От жадности.

Мышка

По чистому снегу бежит мышка, за мышкой дорожка, где в снегу лапки ступали.

Мышка ничего не думает, потому что в голове у нее мозгу – меньше горошины.

Увидала мышка на снегу сосновую шишку, ухватила зубом, скребет и всё черным глазом поглядывает – нет ли хоря.

А злой хорь по мышиным следам ползет, красным хвостом снег метет.

Рот разинул – вот-вот на мышь кинется...

Вдруг мышка царапнула нос о шишку, да с перепугу – нырь в снег, только хвостом вильнула. И нет ее.

Хорь даже зубами скрипнул – вот досада. И побрел, побрел хорь по белому снегу. Злющий, голодный – лучше не попадайся.

А мышка так ничего и не подумала об этом случае, потому что в голове мышиной мозгу меньше горошины. Так-то.

Еж

Теленок увидел ежа и говорит:

– Я тебя съем!

Еж не знал, что теленок ежей не ест, испугался, клубком свернулся и фыркнул:

– Попробуй...

Задрав хвост, запрыгал глупый теленок, боднуть норовит, потом растопырил передние ноги и лизнул ежа.

– Ой, ой, ой! – заревел теленок и побежал к корове-матери, жалуется:

– Еж меня за язык укусил.

Корова подняла голову, поглядела задумчиво и опять принялась траву рвать.