Форсисто фыркая, он будто не слышал, что сказал ему чайник, – поет себе во всю мочь:
Фух, как я горяч!Фух, как я могуч!Захочу – прыгну, как мяч,На луну выше туч!А чайник шипит свое:
Вот извольте говоритьС эдакой особой.Чем зря воду-то варить,Ты – прыгни, попробуй!Самовар до того раскалился, что посинел весь и дрожит-гудит:
Покиплю еще немножко,А когда наскучит мне, —Сразу выпрыгну в окошкоИ женюся на луне!Так они оба всё кипели и кипели, мешая спать всем, кто был на столе. Чайник дразнит:
Она тебя круглейЗато в ней нет углей, —отвечает самовар.
Синий сливочник, из которого вылили все сливки, сказал пустой стеклянной сахарнице:
Всё пустое, всё пустое!Надоели эти двое!Да, их болтовняРаздражает и меня, —ответила сахарница сладеньким голосом. Она была толстая, широкая и очень смешлива, а сливочник – так себе: горбатенький господин унылого характера с одной ручкой; он всегда говорил что-нибудь печальное.
– Ах, – сказал он, —
Всюду – пусто, всюду – сухо,В самоваре, на луне.Сахарница, поежившись, закричала:
А в меня залезла мухаИ щекочет стенки мне...Ох, ох, я боюсь,Что сейчас засмеюсь!Это будет странно —Слышать смех стеклянный... —невесело сказал сливочник.
Проснулась чумазая тушилка и зазвенела:
Дзинь! Кто это шипит!Что за разговоры?Даже кит ночью спит,А уж полночь скоро!Но, взглянув на самовар, испугалась и звенит:
Ай, люди все ушлиСпать или шляться,А ведь мой самоварМожет распаяться!Как они могли забытьОбо мне, тушилке?Ну, придется им теперьПочесать затылки!Тут проснулись чашки и давай дребезжать:
Мы скромные чашки,Нам всё – всё равно!Все эти замашкиМы знаем давно!Нам ни холодно, ни жарко,Мы привыкли ко всемуХвастун самоварко,И не верим мы ему!Заворчал Чайник:
Ф-фу, как горячо,Жарко мне отчайно.Это не случайно,Это чрезвычайно!И – лопнул!
А самовар чувствовал себя совсем плохо: вода в нем давно вся выкипела, а он раскалился, кран у него отпаялся и повис, как нос у пьяного, одна ручка тоже вывихнулась, но он всё еще храбрился и гудел, глядя на луну:
Ах, будь она ясней.Не прячься она днем,Я поделился б с нейВодою и огнем!Она со мной тогдаЖила бы не скучая,И шел бы дождь всегдаИз чая!Он уж почти не мог выговаривать слов и наклонялся набок, но всё еще бормотал:
А если днем она должна ложиться спать,Чтоб по ночам светлей сияло ее донце, —Я мог бы на себя и днем и ночью взятьОбязанности солнца!И света и тепла земле я больше дам,Ведь я его и жарче и моложе!Светить и ночь и день ему не по годам, —А это так легко для медной рожи!Тушилка обрадовалась, катается по столу и звенит:
Ах, это очень мило!Это очень лестно —Я бы солнце потушила!Ах, как интересно!Но тут – крак! – развалился самовар на кусочки, кран клюкнулся в полоскательную чашку и разбил ее, труба с крышкой высунулась вверх, покачалась-покачалась и упала набок, отколов ручку у сливочника; тушилка, испугавшись, откатилась на край стола и бормочет:
Вот смотрите: люди вечноЖалуются на судьбу,А тушилку позабылиНадеть на трубу!А чашки, ничего не боясь, хохочут и поют:
Жил-был самовар,Маленький, да пылкий,И однажды не прикрылиСамовар тушилкой!Был в нем сильный жар,А воды немного;Распаялся самовар, —Туда ему дорога,Туда и до-ро-га-а!Случай с Евсейкой