Сказки русского ресторана

Но все мы, пусть в самой разной степени, знаем, что такое любовь. Человечество столько наворотило об этом понятии любовь, что о ней уже невозможно сказать хоть что-то определённое. Не станем и мы хоть как-то оспаривать личное мнение Иофилов а об этом расплывчатом понятии. Для него и радость, и горечь любви заключались в грудях его напарницы. Груди крепко сложенной Гали ны так жгуче выпирали из — под одежды, будь то летний комбинезон, либо осенняя телогрейка, что ладони Иофилов а страдали от острого желания прикоснуться к этим влекущим полушариям, и он бы влип в них всеми мозолями, если б не боялся отвержения, которое от этой крепкой напарницы могло быть очень даже болезненным. Он был от природы не так уж застенчив, но он почему — то не осмелился даже под влиянием алкоголя вымолвить Гальке хотя бы такое: Можно хотя бы разок пощупать? Возможно, пощупал бы, и успокоился, и все его страдания прекратились. Но, видно, такая натура любви: живёт и питается страданиями.

Итак, с лопатой, киркой и ломом, а порой и с отбойным молотком, с запахом водк и и асфальта Иофилов добрался до тридцати. Так же, без особых перемен он бы добрался и до пятидесяти, до возраста, в котором русские мужчины, напоминающие Иофилов а, приобретают цирроз печени, рак простаты, стенокардию, и прочие серьёзные заболевания, резко укорачивающие жизнь. Но тут в его простое бытие ворвался случай, ставший началом его чудесного преображения в ресторанного Иофилов а.

Он не устал от общежития, но с годами ему стало казаться, что было б не плохо обзавестись супругой, детишками, собственным домом, и чтобы в нём были телевизор и небольшой биллиардный стол, такой, за которым работяги коротали дождливые дни. Дом он решил выстроить сам. Необходимый ему кирпич почти в неограниченном количестве находился за забором комбината, мимо которого Иофилов проходил два раза в день, на работу и после работы. За многие годы он изучил каждую щель в этом заборе, знал, где доски не только ослабли, но и сдвигались до того, что в образовавшуюся лазейку мог протиснуться кто угодно. Территория за забором была как следует захламлена грудами ржавого железа, поломанными деревянными лотками, кусками разбитого бетона, а так же большой кучей кирпичей. Не все они были идеальными, видно, свезли их на это место, разрушив какое-то строение, но м ногие были совсем целыми.

После первого взгляда на кирпичи в голове его что-то зашевелилось, что-то похожее на желание подзаработать на бесхозности. «Добыть бы тачку, — подумал он, — загрузить её, как следует, кирпичами, прокатить её мимо гаражей, где крутятся хозяйственные мужики, да продать сей товар, не слишком торгуясь. Да зачем я их буду продавать? — притормозил он первую мысль. — Они самому мне пригодятся. На строительство собственного дома. И тачка совершенно ни к чему? Я их без тачки перенесу п о дороге с работы домой, п о два кирпича за одну ходку. Сколько в году рабочих дней? Ну, скажем, триста. Триста умножить на два — шестьсот. За пять лет накоп я тся три тысячи. Можно выстроить целый дом».

У Иофилов а был приятель, владевший то ли домом, то ли гаражом недалеко от химического комбината, и как раз по пути к общежити ю. В той дырявой гнилой халупке они за многие годы выпили не мен ьше двух цистерн алкоголя; но в данном случае не халупка была интересна Иофилов у, а территория возле халупки, на ней он мог складывать кирпичи (не ворованные, а бесхозные, — пояснял он себе иногда). А пр иятел ю было наплевать, зачем и откуда те кирпичи; главное, вдруг появился повод поднять стаканы под новый тост, вот они и выпи ва ли: З а кирпичи!

Однажды, сунувшись в щель между досками, Иофилов услышал странный звук. Хоть брал он бесхозные кирпичи, а всё ж вспоминал о существовании милиционеров, судей и тюрьмы, вот и сейчас он замер, как вкопанный, с давно придуманным оправданием: Д а я, ребята, отлить зашёл; там ведь, с другой стороны забора женщины, дети, — сами знаете, как же можно при них мочиться… Звук повторился, звук ребёнка, когда он ещё не начал плакать, а только как бы лёгкие прочища л. Иофилов с облегчением вздохнул, что не менты, а всего-то ребёнок. Звуки начинающегося плача слышались из горки сломанных лотков, на которых, очевидно, перевозили какое-то химическое сырьё. Он осторожно раздвинул лотки и вздрогнул, и даже отшатнулся. Да, в глубине там лежал младенец, хорошо закутанный в полотен це, но, боже, с каким ужасным лицом! С глазами, выпученными до того, что почти вываливались из орбит, без носа, дырки вместо ноздрей, а рот, как у рыбы, глотающей воздух…