Тогда ему пришлось поездить по России, по пригородам крупных городов. Он и напарник неторопливо обходили частные гаражи, в которых с ремонтами и обслуживанием возились владельцы автомобилей. Наглядев машину желательной марки, с кузовом без всяких повреждений, и, похоже, ещё с маленьким пробегом, Саба с напарником приближались к владельцу такого автомобиля, спрашивали мнение о модели, будто искали, что купить, а потом, как бы между прочим, роняли: а, может, вы эту
продадите? Хозяин машины сначала отмахивался, поскольку не думал продавать, но, зная прекрасно цены на рынке, грузины набрасывали так щедро, что хозяин задумывался над ценой, а кто-то непрочь был поторговаться. Достигнув цены, обоюдно приемлемой, владельцу давали телефон и утром просили позвонить. Если наутро всё было так же, как договаривались с вечера, то машину просили привезти в такую-то гостиницу и там-то, со всеми нужными документами. После того, как хозяин машины заканчивал деньги пересчитывать и подписывал документы, покупку-продажу автомобиля обмывали бутылкой водки, и расставались в настроении, лучше которого не придумать.Перегнав такую машину в Грузию, Саба с напарником без труда находили желающего купить почти новенький автомобиль популярной в Грузии марки, и продавали его с наваром, порой с превосходнейшим наваром. Раньше все требовали двадцать первую
, то есть «Волгу-21», потом её выпускать прекратили, и в Грузии стали переходить на «Волгу-24», которая выглядела современно, но по крепости и надёжности, увы, уступала двадцать первой.Саба жалел, что эмигрировал. Как видим, он в Грузии жил неплохо, но вот чёрт попутал — поверил письмам недавно эмигрировавшего приятеля, который приглашал к себе в Нью-Йорк, восторгался всем, что было в Америке, завёл процветающий бизнес, и даже, будто, несколько разбогател. Но встретил приятель Сабу иначе, чем встретил бы друг, успешно устроенный и обещавший всякую помощь. Гога повёз из аэропорта не на «Корвете», как было в письме, а на побитом «Шевролете»
. Отметили встречу они не дома, с обещанными винами и шашлыками, а остановились в ресторанчике с какой-то дрянной азиатской едой, и даже запить эту дрянь было нечем, поскольку, как приятель пояснил, в забегаловке не было лицензии на продажу спиртных напитков. Саба достал бы из чемодана пару бутылок «Мукузани», но приятель сказал, что в ресторанах своё не разрешают выпивать. Весь разговор свёлся к тому, что Гога сетовал на неудачи в его бизнесе импорта-экспорта, на то, что финансовые проблемы его вынудили переехать в тесную квартиру, подешевле, и там даже негде сейчас ступить, — так переполнен его роднёй. Потом он отвёз Сабу в гостиницу в каком-то загаженном районе. В полутёмном фойе сидели негры. Увидев вошедших сынов Грузии, они оборвали свой разговор и мрачно за ними наблюдали. За ресторан заплатил приятель, а платёж за жильё свалил на Сабу. Внутри взбеленившись, что на лице отразилось в виде окаменения, Саба расплатился у конторки с мускулистым угрюмым негром, выложив целых семьдесят долларов, плюнул приятелю прямо в руку, протянутую для рукопожатия, подхватил два тяжёлых чемодана и, поскольку не было лифта, потащил барахло на четвёртый этаж. Там с сомнением оглядел повреждённую дверь номера, которую явно не раз взламывали, и подумал, что Гогу стоит прирезать. Он поиграл в кармане с ножом, с которым никогда не расставался. «Нет, — поразмыслил здравомысляще, — неразумно новую жизнь начинать с криминального поступка».Нью-Йорк ему страшно не понравился. По сравнению с горным аулом, Нью-Йорк был помойка, клоака, бедлам. И даже на статую Свободы он поглядел, как на символ обмана, как на какую-то Бабу Ягу, которая заманивала путников, а потом их варила и пожирала. Он иммигрировал законно, то есть в бумагах его был штамп «Разрешается работать в США». В администрации «Social Security» он получил свой пожизненный номер, который давал ему возможность заводить кредитные карточки, открывать счета в банках, платить налоги. Легальность ему мало помогала. Без знания английского языка, без профессии, без опыта Саба не смог отыскать работу с нормальной оплатой, не слишком мерзкую. Пришлось подрабатывать, как нелегал, на случайных не умственных работах, где основными инструментами были лопата, кирка и лом. Ночевал он дёшево, в комнатушке, где на плоских матрацах на полу спали ещё пять человек; все оглушительно храпели после физического труда и дешёвого алкоголя. Туда он являлся лишь на ночлег, а днём либо вкалывал на стройках, либо сидел на скамейках в скверах, глядел на прохожих и размышлял, куда бы ему дальше податься.