Сказки-секунды. Высматривая мага (СИ)

— Да-да, — пробормотала она, пряча глаза. Растеряла всю свою надменность. Сунула мне листочек с рецептом, но, прежде чем отпустить, нерешительно спросила:

— А вы? Сколько ещё у вас? — робко спросила она.

— О, мне ещё много, — с широкой улыбкой ответила я.

— Но, говорят, теперь это у всех женщин…

— Верно. Но есть средства… Есть средства… — таинственно прошептала я уже у дверей кабинета.

Врачиха вздохнула, понимая, что ей этих средств не видать. Из робкой сразу стала злобной и надрывно крикнула:

— Следующий!

Я вышла в коридор. На стене висело огромное зеркало. Посмотрела на своё отражение. Расслабилась.

Лондонские кондитерские

Это был, конечно же, старый Лондон с запачканными копотью стенами, с гигантскими трубами заводом, с вечным смогом и вечным отсутствием солнца. Старый Лондон пах жиром, рыбой, канатом, Темзой, по чьей свинцовой глади ветер тащил обрывки газет, рыбьи потроха, береты влюблённых, целовавшихся по берегам.

Конечно, дело было в Лондоне, в одном из тех тёмных уголков, где невероятный запах выпечки, пудры и сиропа перебивает вонь отбросов. Подмастерье пекаря выносил из подвальной пекарни поднос свежих пышек, ловко скользя на облитых помоями ступенях, оберегая пирожные от шавок. Лондонская копоть ложилась поверх топлёной сахарной пудры, и, конечно же, без этого ингредиента здешняя выпечка не пользовалась бы таким спросом.

Мальчишка миновал ступени и нырнул под арку чёрного входа кондитерской. В кладовой тесно, несёт дрожжами, плесенью, тестом, изюмом и миндалём, но даже сюда выплёскиваются из-за стеклянной двери волны возбуждения публики. Раннее утро, и подмастерье отдаёт в зал только первую порцию пирожных, но ранних птах достаточно. Нет, вовсе не клерки, спешащие на работу, не проходимцы и не зеваки — таким нет места в кондитерских Ричмонда. Такая публика ошивается разве что в пивных Хакни.

Конечно, состоятельных лондонцев сюда заносит разве что восточным ветром, если вдруг припрёт спрятаться от дождя. Избалованная публика с шоколадной Хаммерсмит-роуд никаких брауни, кроме тамошних, не признают. Жители Шадуэлла тоже не жаловали ричмондские хлебные сласти: у них там свои сахароварни, свои булочки с изюмом и сахарной глазурью, гремящие на весь Лондон. Бермондси — это пышки с джемом с тамошних заводов, кисловатый капучино для барышень и роскошный кофе с мягкой обеденной сигарой для джентльменов. И отменные трюфели, конечно.

В «ЛилиБисквит» приходят господа состоятельные — заглядывают барристеры по пути в Сити, заезжают великовозрастные сладкоежки из Вестминстера и, конечно, заглядывают местные, из Ричмонда. Некоторых подмастерье знает не только в лицо, но и по адресу: до вечера он на побегушках у пекаря, а после семи — кондитерский посыльный.

— Пенни на чай! — просит он, придерживая подбородком громадные белые коробки, перевязанные бечевкой. Под тонким картоном — воздушные кремовые торты, миндальные пирожные, сливовые тарталетки, кофейные кейки с грецким орехом… — Пенни на чай! — прочит он, сглатывая слюну в предвкушении роскошного ночного пира.

Дорога назад дождлива, вечером усталый Лондон пахнет намокшим камнем, запечённым мясом, уксусом и пивом, пабами, рекой, деревом и кирпичом. С Чипсайда тянет гнилыми овощами, табаком и жареной рыбой, с Балсбери — травами, чабрецом, мятой. Всё это похоже на чай роял, который подают в «Лили Бисквит».

К полуночи в кондитерской закрывают ставни, гасят огонь, а пекарь спускается растапливать печь. Кухня отдыхает от дневных трудов. Подмастерье прячется в своём уголке и пиршествует пышными остатками дневных угощений. Содержатель кондитерской никогда не позволит выставить выставить на витрину вчерашнюю выпечку. Мальчишка уминает, как не в себя, но тощ, как прежде: шея торчит из воротника, фуражка набекрень, а одёжка, увы, так и не обучилась трюку расти вместе с хозяином.

В каморке душно, подмастерье открывает окно, но стылый лондонский туман не впускает свежесть. С какао-пирогом покончено, он трёт глаза липкими пальцами, запивает утренним чаем роял из мятой жестяной миски и засыпает. Вскакивает затемно, принимая подводу со свежим творогом и яйцами из Ньютауна, за ней — ещё одна телега с маслобойни Хэм Хауса.

На Темзе гудят первые пароходы, и слабый свет, словно разведённые рассолом чернила, уже брезжит в доках Ист-Энда. Это, конечно же, старый, покрытый копотью Лондон с кирпичными трубами заводов, вечным смогом и вечным отсутствием солнца. Старый Лондон, и запахи Темзы, рыбы, ростбифа, выпечки и тумана, который пахнет здесь по-особенному, как ни в одном другом городе. Дымное осеннее утро с вокзальным привкусом, с послевкусием рома. Пекарь ставит на огонь сковороду, возясь с утренним блюдом, до которого не допускают подмастерьев. Это сырники для владельца «Лили Бисквит» и его супруги.