Сказки сибирских деревень

После смерти Евсея эта наука шибко им помогла. И белку били, и горностая. Но всё ж рухлядь[55] добывать малы были. В тайгу идти надо было подалее. А как с детями пойдёшь? Год-другой помыкались, перебились. А на третий решилась Алёна с ними пойти. Споначалу только с парнишечками, но Марьяна криком изошла, так просилась. Ну, мать и махнула рукой. Приодела её на манер пацанят, в штаны да рубаху, пригрозила, чтоб не отставала, и пошли все вместе. Мужики глаза вылупили: «Умом Алёна тронулась! Видано ли, с детями по холоду да в тайгу! Ещё и девчоночку за собой тащит!»

У Алёнки от Евсея всего и осталось-то, колечко, на свадьбу даренное, да серебряный браслетик-змейка с одним открытым глазком. Это он ещё в женихах ей преподнёс. Пока живой был, всё собирался дочурке любимой такой же смастерить, да так и не успел. Алёна браслетку не носила почти, как замуж вышла. Недосуг было. А Марьяшке иной раз давала поиграть в избе. Опосля смерти Евсея, Марьяна прибаливать стала часто, и заметила Алёнка, что как поиграет дочь с браслеткой, так быстрее выздоравливает. И что интересно, чем больше с ним игралась дочка, тем более он ей по душе приходился. А ещё интереснее то, что вскорости стал браслетик потолще, в размерах усох, ровнёхонько по девчоночьей руке! Алёнка подивилась да подумала, что руки у неё от работы не те стали. Потому украшение и не налезает. Подумала так: «Пущай памятка дочурке от отца будет!»

Марьяна почти и не снимала отцову памятку. А чтоб не завидовал никто, так пошепчет что-то над ним и он становится шире, она почти до локотка подтянет подарок, его и не видно.

Об этом тоже не сразу поняла. Заигралась как-то, а тут соседка в окно стучит. Марьяша заметалась, чем подаренье прикрыть, потому как снять не может никак. Ну, возьми да скажи в сердцах: «Нешто б мягким стал да повыше на руке сел!», а браслетик-то и помягчел, и ловко по руке выше и сместился! С той поры девчоночка, как никого поблизости нет, так и украшение ниже к запястью двигает, а оно тут же толще становится и ровно по обхвату. А не ровен час, кто покажется, так браслетик змейкой наверх, к локотку устремляется.

Само собой, с этим браслетиком Марьяна и в тайгу пошла вместе с матерью и братовьями. Добрались они до заимки Евсеевой, печь затопили и спать легли. Снится Марьяше сон, будто браслетик с руки соскользнул и превратился в девушку в посеребрённом платье да в сапожках таких же. Незнакомка руку подаёт и улыбается. Вышли на улицу и тут же легколегко по снегу побежали. Ровно по травке летом! А девушка не просто бежит, Марьяне рассказывает, где ловчее силок поставить, где зверька укараулить. Тут Марьяна и спрашивает: «Кто ты? Как имечко твоё?», а та в ответ: «Зови сестрёнкой и ладно будет!»

Утром Марьяша пошла с матерью силки ставить да и указывает, что, мол, вот тут и тут, лучше будет. Алёна смотрит и верно так. Подивилась малость, но ни слова не сказала. Погода встала ровная, для охоты лучшая. Семейка Евсеева за две недели довольно рухляди взяла. Алёна видит, необычно всё, больно ладно складывается, но подумала, что Евсеюшка помогает. Всплакнула, как водится. Тут ей Марьяша говорит:

— Маменька, не пора ли домой? Погода сменится!

— Почто так думаешь? — откликнулась мать.

— Сон мне снился, тятенька говорил, что ступайте, мол, до дому, а то заметёт.

Алёнка кивнула, она уж и сама об этом думала. Ну, собрались быстренько и в деревню. И точно, только успели в избу зайти, как на улице и завыла пурга. Чуть позже ещё разок сходили на охоту и к тому времени, как купцу приехать, у них довольно рухляди скопилось. Да не просто там горностай, белка, а куницы да соболя. Купец увидал, глаза вытаращил:

— У кого умыкнула такое?

— Нет, — говорит Алёна, — у меня привычки чужое брать! Сама в тайгу хожу зверя бить.

Тот не поверил, но мужики подтвердили. Ну, сторговались, взял, конечно, купчина поживу. Тут Евсеевы и вздохнули маленько. А Марьяшка с той поры приловчилась по лесам-полям одна ходить. Оденется в одёжу братьев и потихоньку сбежит. Как Алёна ни ругалась, не помогало. Потом рукой махнула, смирилась. Уж больно хорошо Марьяна охотилась. Да и рыбалка удавалась ей. Бывало, сходят мужики на озерко, принесут того-сего и промеж себя говорят, что рыбы маловато стало. На другой день Марьяша туда же пойдёт, в обратно еле несёт улов.

Ну, заприметили, конечно, это, стали послеживать за ней, но только ни разу никому не удалось ничего толком увидать. То, понимаешь, заснут доглядчики[56], то перессорятся меж собой из-за ерунды, о которой потом и не припомнят, а то ещё хуже — натолкнутся на медведя али на волков.

Времечко пробежало, заневестилась Марьяна. Братья её по кузнечному делу пошли, в дом невесток привели одну за другой. На неё уж поглядывать стали, разговоры заводить:

— Когда косу вокруг головы уложишь? Хватит, однако, по лесам бегать, пора и о семье подумать, о муже и детках.