Сказки скрытней

– А вдруг Великаны нагрянут? – спросила Лана, мама Финго. – Ведь Поляны-то – великанские.

– Вы не одни там будете, – успокоил ее Орик. – Уважаемый Прак пойдет, дедушка Скрип, Трти, Шлимо-старший, ну, и я. Мы будем стоять в дозоре. Если заметим Великанов, поднимем тревогу. Вы же знаете, они неповоротливые, скрыться всегда успеем. Главное – успеть ягоды побольше набрать, чтобы корзины пустые обратно не нести.

– Ну, уж за это не беспокойся, – заявила Лана. – Была бы ягода, а мы ее всегда соберем. Верно, дети?

– Верно! – закричали все хором. Закричали, запрыгали, а кое-кто даже колесом прошелся. Завтра! На Дальние Поляны! Это же настоящее приключение! Лесной Народ редко туда забредает: место, что ни говори, опасное, Великаны там частенько бывают. И в Поющих Домах, и просто так.

Олак на Дальних Полянах уже дважды был: в первый раз Олига водила женщин сладкоцвет собирать, и мама взяла Олака с собой; в другой раз дедушка Скрип, когда навещал пчел, меда у них просил, разрешил малышам с собой пойти. На Полянах бывал, а Великанов видеть не довелось.

Вот отец видел Великанов много раз. Но отец не очень любит рассказывать. Сказал только, что Великаны не очень опасны. Конечно, наступить могут, если зазеваешься, – ну так не зевай. Или когда они костер разведут, а потом оставят, большая беда может случиться. А так – так они не опасны. Ночью совсем не ходят, только днем, когда их видно. Не то что Носачи.

На следующее утро отправились. Впереди Прак с Ориком – дорогу показывают, смотрят, нет ли чего опасного. За ними женщины с корзинками – разговаривают, события обсуждают. Вокруг детвора носится, в игры играет. А позади Скрип, Трти и Шлимо-старший следят, чтобы кто не отстал.

Отстать, потеряться здесь – пара пустяков. По дороге к Дальним Полянам надо пересечь три больших оврага и пяток поменьше. Уже за первым оврагом начинаются незнакомые места, а за вторым и вовсе все чужое: и трава тут другая, и березы не по-нашему шелестят, и ели какие-то угрюмые. И знакомых никого нет: ни белок, ни мышей, ни длинноухих. Разве что сорока встретится, с которой поговорить можно.

В больших оврагах страшно: дна у них не видно и кажется, что здесь земля обрывается и ты упадешь куда-то, откуда не выбраться. Зато в оврагах здорово играть в «укатился клубочек». Это надо свернуться, голову между колен засунуть – и катиться. Кто дальше докатится, тот и выиграл, его остальные должны вверх подбрасывать, пока ему не надоест и они не устанут. На родной поляне сильно не покатаешься, ровно там. Разве что возле Реки, но там следить надо: раскатишься – враз в воде окажешься, сушись потом. А тут крутизна – ого-го! Страшно, конечно, в пропасть катиться, на такое дело храбрость нужна: ничего ж не видишь, а вдруг провалишься в самую глубину, откуда хода нет? Поэтому в клубочек играют самые отчаянные храбрецы, а девчонки и те, кто решиться не может, играют в «спрячься от Великана» или «мышь и Рыжуха».

Олак кататься не боится. У первого же спуска он, Тинк, Ореф, Крак и Шлимо-младший свернулись – и вперед. Только Олаку не повезло: куст на дороге попался, задержал. Вот обидно! Даже Тинк, хоть и маленький, и тот дальше добрался. А дальше всех укатился Шлимо. Пришлось его кидать, а он здоровый, Шлимо, тяжелый! А ведь еще, когда подкидываешь, кричать надо: «Вот наш клубочек! Катись, клубочек, по золотой дорожке до алмазной горы!».

Ну да ладно, овраг большой. На второй раз Олак хорошенько прицелился, чтобы нигде не застрять, да еще разбежался, прежде чем свернуться – и покатился. Уж он катился, катился – аж голова закружилась! Пару раз стукнулся больно о камни, но руки не разжал. Наконец стал катиться тише – и вовсе остановился. Развернулся, открыл глаза – а он уже на дне! Рядом ручей журчит, хорошо Олак в воду не попал. Встал, огляделся. Ох, и страшно здесь! Склоны сдвинулись, все небо загородили; солнца не видно, и кажется даже, что дышать нечем. Не хотелось бы в таком месте одному оказаться.

Но Олак недолго один был – сбежали вниз остальные. И все видели, как Олака подбрасывали вверх и желали ему добраться до алмазной горы. И пусть неизвестно, что это такое, и никто объяснить не может – все равно звучит здорово.