Так что в торговле за все налоги постараемся удержаться в пределах трехсот-четырехсот динаров.
— И это всё?
— Вряд ли, Ахмат-ага. Штрафы за неуплату налогов могут потребовать или еще за что-нибудь. В Багдаде обобрать кого угодно могут. Но штрафы — дело разовое. Нам же нужно добиться невысоких постоянных налогов. Но это уже наша забота. Вы вряд ли будете участвовать в разговоре с халифом. Удостоитесь только целования его руки при передаче фирмана. Вот вроде и всё, что я хотел сказать. Да, карта долины нужна обязательно, и с указанием размеров.
— Когда отправимся?
— Хоть сейчас, но вам нужно будет какое-нибудь судно на обратный путь.
— У нас есть хорошие парусные лодки.
— Были. Мы над ними поработали, не зная еще, с чем придется иметь дело, войдя в пещеру. Ремонт займет время.
Утром следующего дня мы уже причалили в порту Багдада. Двигаясь по течению, добрались довольно быстро, несмотря на не очень благоприятный ветер. Пока плыли, мы расспрашивали вазира Ахмата о традициях, укладе, хозяйстве, образовании в Хале. Всё оказалось устроено просто и рационально.
— Ахмат-ага, а что это за лик, вырубленный в скалах? — поинтересовалась Шехерезада.
— Не знаю. Он достался нам от прежних обитателей долины, которых мы не застали. Мы-то в долине всего лет триста. Куда делись предшественники — загадка. Может быть, мор какой-нибудь? Хотя вряд ли. Внутри под каменной головой в скале вырублен храм. Но туда почти никто не заходит, несмотря на незапертые двери. Мрачно, пусто и неуютно. Удобное бы место для хранения зерна и масла, но храм же! Нельзя осквернять. Статуй божеств нет, но, судя по местам для них, когда-то были.
— А мне вот любопытно: как вы выходите во внешний мир, не раскрывая себя? Деньги у вас те же, что и в Багдаде. И вы, Ахмат-ага, угощали нас кофе, который в долине не растет.
— У долины два выхода в противоположных концах, Сержи-сахеб. Второй выходит неподалеку от горного караванного пути. Покупаем что-нибудь у караванщиков. Оттуда и деньги у нас. Караванщики с удовольствием берут у нас кожи, ткани, некоторые пряности, растущие в долине. При этом не интересуются, откуда всё это среди камней. Наверное, думают, что поблизости от тропы есть обычные селения.
Во дворец идти рано. Там еще не проснулись. Сходить домой, что ли? Договорились о встрече во дворце и разбежались кто куда. Я домой, а Ахмед и Али-Баба — прямо в лавку. И Зубейда как раз тоже собиралась в лавку, но поцеловать меня всё-таки успела. Ого, а у меня в комнате обновка — вполне европейский круглый обеденный стол и стулья. Почти такой же, как у Ахмеда, но чуть поменьше.
— Гюльнара-ханум распорядилась и здесь тоже поставить. Говорит, что ты к такому больше привык.
— Надо будет поблагодарить ее.
Пошли на базар вместе.
— Что-то вы в этот раз загулялись, Сержи-сахеб. День нет, второй — и я уже забеспокоилась. Бегу в порт, а корабля Синдбада не видать.
— Пришлось вот отлучиться из Багдада. А ты права оказалась. С халифом пришлось-таки столкнуться.
— Но хоть интересно было?
— Очень. Потом расскажу.
Игроков напротив лавки еще нет. Ахмед распивает чаи. Я присоединяюсь, и мы оба с удовольствием наблюдаем за работой Зубейды.
— Нет, чудо есть чудо, и ничего тут не попишешь, — со вздохом говорит Ахмед. — Часами можно сидеть и любоваться, как она, словно рыбка, плавает по лавке.
Грохот распахнувшейся двери. В лавку влетает запыхавшийся помощник Мустафы и прямо от двери орет:
— Хозяин, беда! Одна из кукол ожила!
Бред какой-то, но мы быстро бежим к фарфоровой лавке. Мустафа топчется перед лавкой, боясь в нее зайти.
— Что случилось, Мустафа?
— Страшно сказать, хозяин. Мы разбирали последний привоз от Синдбада. Открываю крышку одного из ящиков, а она поворачивает голову и как глянет на нас!
— Точно, точно, — поддерживает его помощник, — совсем живая! Не иначе как колдовство какое-то. Мы боимся.
Захожу в лавку и присаживаюсь перед стоящим торчком небольшим ящиком с какими-то надписями, иероглифами на боку. Ахмед стоит у меня за плечом. И в самом деле — из ящика на нас смотрит миленькое фарфоровое личико с широко раскрытыми голубыми глазами. Не китайское личико. И это самая настоящая кукла, а не статуэтка. Трогаю личико пальцем. Внутри что-то тихо и коротко прожужжало, и голова куклы чуть дернулась.
— Остатки завода, — раздался за плечом голос Ахмеда. — Такое бывает у заводных игрушек. Вроде пружина раскрутилась, а оказывается не совсем. Тряхнешь — и дернется. Посмотрим остальные.
Остальных нераспакованных немного, и везде обычные китайские статуэтки. Закрываю крышку ящика и беру его за специальную веревочную ручку. Тяжеленький. Ахмед успокаивает Мустафу и его помощника:
— Она не живая. Просто у нее внутри разные колесики и рычаги, которые позволяют вертеть головой и двигать руками. А как устроены открывающиеся глаза, вы сами на некоторых китайских статуэтках уже видели.