— Бешеные бабы, — слышится досадливый голос одного из них.
Тут же и двое гладиаторов, выстоявших до звука колокола. Флав подзывает их и, развязав свой кошелёк, вручает каждому по пять золотых ауреусов. Амазонкам тоже.
— Вы не уходите пока, — предупреждает Флав. — Из лож могут ещё что-нибудь принести. Красиво было.
Девочки спокойны и довольны.
— Охота, а это что у тебя? — восклицает Антогора.
На животе красавицы узкая царапина набухающая кровью.
— Да так, задел тут один случайно.
— Случайно? Помнишь кто?
— Да, вон тот, — ткнула Охота пальцем в сидящего на лавке и привалившегося к стене молодого парня.
— Отдай ему свои пять золотых. Внимательнее нужно быть.
Охота обиженно шмыгнула носом, но возразить не посмела, признавая свою ошибку. Подошла к парню, что-то сказала, указав на свою царапину, и вложила монеты ему в руку. Вернулась к нам мрачная, но не надолго. Сверху, из патрицианских лож принесли поднос с подарками. Очень даже приличная россыпь монет и несколько золотых перстней с каменьями. Девочки сгребли всё с подноса.
— Ну, что, Флав, мы пойдём? Прикажи нас выпустить.
— Слава Богов с вами!
На улицах всё также тихо, а чаша Колизея у нас за спиной продолжает кипеть страстями людской массы. Панкратий со слугами остались досматривать бои.
— Никогда не поверю, Антогора, — говорю я, беря амазонку за руку, — что в вашей схватке между собой, когда ты пролетала над головами Фериды и Охоты, они не успели бы повернуться и встретить тебя мечами.
— Успели бы, конечно, — смеётся она, — и не раз успели бы. Но так публике интереснее.
Вернувшись домой, отпёрли подвал и Ферида выпихнула шпионов Октавиана на улицу. Есть ещё не хочется. Антогора завалилась в кресло и блаженствует, сладостно потягиваясь в безделье, и, время от времени, бросая взгляд в мою сторону. Ферида с Охотой пытаются сообразить, как же лишний перстень из полученных в Колизее подарков разделить на троих. Никак не получается.
— Я нам с мамой в дом ковёр куплю, — заявила Охота. — Большой и красивый — с морем и кораблями. Я такой приметила, когда мы в мастерских были.
Следующее утро не принесло никаких событий. Никто не прибежал с вестями и никаких идей о том, что будет дальше — не появилось. Сидим дома и ждём неизвестно чего.
— Пойду, пройдусь, посмотрю, что делается в городе, — сообщил Панкратий, поднявшись к нам в гостиную.
— Я с тобой, — как козочка бодро выпрыгнула из своего кресла Антогора. — Сергей, идёшь?
— Само собой.
Сегодня на улицах многолюдно. Где-то проталкиваемся, а где-то нас просто несёт вместе со всеми. Панкратий, похоже, решил обойти наши посты, стерегущие городские ворота. Потому как мы оказались у Пренестинских ворот. Человек здесь. Свернули вдоль стены к Клавдиевым воротам, а потом к Латинским. Всё в порядке. У Аппиевых ворот знакомый нам Бруно сидит в тенёчке поодаль и от скуки стругает какую-то палку. В самом деле, от тоски сдохнешь при такой работе. Интересно, а что следящие делают ночью и как к ним относится стража? Я бы на месте стражи непременно шуганул бы таких наблюдателей. Правда, за что?
Панкратий и Антогора подходят к Бруно, а я вижу всё того же центуриона у самых ворот и двигаюсь к нему.
— Аве! Как служба?
— Аве, Сергей!
— Вот как, ты меня уже и по имени знаешь?
— Рим — город слухов. А это, как я понимаю, Антогора.
— Она самая.
— Слышал. Жаль мне вчера не довелось посмотреть. Говорят здорово было.
— Неплохо. А тебя-то как зовут.
— Аврелий.
— Вот ты, Аврелий, говоришь, что Рим — город слухов. Сам ты стоишь у главных ворот, где всем слухам самое место пролетать. Что про нас слышно?
Между тем, Антогора и Панкратий нарисовались у меня за спиной. Аврелий с интересом вблизи разглядывает амазонку, о которой, наверное, много разговоров уловил, но в драке так и не видел.
— Слышно, что нехорошо Антоний и Октавиан поступили с амазонками и теперь мести не избежать.
— Ну, такое мы везде слышим. А ещё что-нибудь?
— Говорят, что Октавиану бежать некуда, кроме Египта, а до Египта далеко. Одни думают, что он не выйдет даже из Рима. Другие спорят, доберётся ли или нет, он хотя бы до моря, но про Египет никто даже и не заикается.
— А ты, как думаешь?
— Нам думать не позволено. Служба такая. Сказано не вмешиваться — мы и не вмешиваемся.
— Хорошая служба! Ну, бывай, Аврелий. А то, что ты не видел амазонок в Колизее, то очень сочувствую.
Мы поворачиваемся уходить, но не успеваем ещё и двинуться с места. Сзади слышится тихий голос Аврелия:
— Сегодня утром ночная стража привезла в наши казармы мёртвого человека от Соляных ворот. Стражник полез по нужде между домами и обнаружил тело. Кто это пока не признали.
Оборачиваюсь. Словно ничего и не было сказано. Молча киваю ему. Панкратий срывается с места и спешит обратно к Бруно. Что-то бросает ему на ходу, и мы все вместе чуть ли не несёмся в сторону Соляных ворот.
У Соляных ворот человека Марка и Ливия нет. Спешим в казармы городской стражи. Тут всё просто. Опознать покойника можно каждому. Две колотые раны. В грудь и в бок.
— Сибелиус, — признаёт Бруно.