Вышли во двор, свернули на улицу, огляделись. Десятый дом – вот он, наискосок. Но ни белых тентов, ни столов, ни стульев, ни даже аромата специй и трав. Белая дверь осталась на месте, но была заперта, на окнах жалюзи, такие пыльные, что ясно – их не поднимали, как минимум, с самой зимы.
– Ну и где? – хором спросили друзья.
Пробормотал:
– Может быть, я перепутал номер?
Но твердо знал, что ничего не перепутал. Бессмысленно искать кафе с белыми столами в другом доме. Потому что вчера оно было именно здесь, в десятом. А сегодня его нет. И то, и другое – факты.
Однако улицу из конца в конец все-таки прошли. И снова вернулись к запертой белой двери.
Подумал: «Ужасно жалко. Но все это так похоже на самое настоящее чудо, что, может быть, даже и хорошо?»
Поднял голову и увидел, как блестят в окне второго этажа золотые заячьи уши. Подумал: «Кафе нет, а Золотой Заяц, выходит, все-таки есть. Вот это да!» Сказал вслух, ни к кому не обращаясь:
– Самое поразительное, что я там вчера ел. И, значит, теперь из этой невидимой еды состою. Отчасти. Что ж, уже неплохо.
Мартинас и Аста обескураженно молчали.
…Отложив объяснения на потом, велел друзьям поглядеть на зайца, а сам бросился домой – проверять, на месте ли блокнот. И есть ли в нем хоть одна запись?
А вдруг все исчезло?
Блокнот лежал на полу, в изголовье постели, до краев заполненный торопливыми каракулями. Бегло перелистал, проверил – вроде все на месте. Рассмеялся от облегчения. Торопливо записал на самой последней странице:
Поставил точку. Улыбнулся топчущимся на пороге и уже практически превратившимся в вопросительные знаки друзьям. Сказал:
– Сейчас сварим кофе, и я все расскажу.
Улица Соду (Sodu g.)
Самый страшный страх
Весь день недоумевал: да что на меня нашло? Зачем затеял этот нелепый розыгрыш? Кто за язык тянул?
Утешал себя: ай, ладно. Что сделано, то сделано. Хочет обижаться из-за пустяков – ее дело. Все равно рано или поздно объявится. Документы тут остались и кредитные карты. То есть, вообще все ее добро у меня, кроме наличных литовских денег, которые перед уходом сунула в карман. Но сколько там той наличности. Ночь в гостинице и то не хватит оплатить. Так что придет, куда ей деваться.
Думал раздраженно: хорошо, я дурак, и шутки у меня дурацкие, согласен, но какого черта на весь день отключать телефон? Позвони, отругай, и забудь. Дело-то яйца выеденного не стоит. Ну правда.
Но после того как стемнело, уже не сердился, не обижался, даже не корил себя. Просто сидел на балконе, уставившись в разбавленную фонарным молоком чернильную синеву улицы, и беззвучно, безадресно молился: «Хоть бы ничего с ней не случилось, хоть бы все было хорошо, хоть бы пришла».
Да пришла, конечно. Усталая и сияющая. И не под утро, а всего в половине двенадцатого, детское время, не о чем говорить.
Сказала:
– Боже, Стас, в каком же прекрасном городе ты поселился, хитрюга. Всегда знала, что у тебя губа не дура. Захапал себе самый удивительный город на земле, знай наших.
Конечно, тут же растаял. Но все равно укоризненно проворчал:
– Телефон-то зачем отключила? Я волновался.
– А я не отключала. Сама сто раз пыталась отправить тебе смс, но ничего не вышло. Нет сигнала, и хоть убейся. Роуминг мой, что ли, шалит? Надо было просто с самого начала купить местный номер, но это до меня только сейчас дошло. Глупо получилось. Прости.
И обняла крепко-крепко. Как будто им обоим снова по три года, и ее великая война за независимость еще не началась.
Чуть не заплакал от неожиданности и нежности. Буквально чудом сдержался.
Когда Стася написала, что собирается приехать на пару недель в самом конце лета, разволновался как когда-то перед защитой диплома. Впрочем, положа руку на сердце, гораздо сильнее. Как перед Страшным Судом, в который толком не мог поверить даже в те далекие времена, когда старательно играл сам с собой в доброго католика.
Словно бы со стороны оглядывал съемную квартиру, которой до сих пор был совершенно и безоговорочно доволен. Решил – вроде, ничего. Но все же заменил хозяйские занавески на стильные жалюзи, скатал и спрятал в кладовую потертый ковер, завел новую джезву и яркие полосатые чашки, а уборщицу стал вызывать вдвое чаще.