Сказки старого Вильнюса III

Она объявилась уже после осенних каникул. В том году был очень теплый, солнечный ноябрь, и я до сих пор помню, как увидел Наташку из окна и выскочил на улицу в домашнем свитере, забыв надеть куртку. И совсем не замерз, хотя мы целых два часа болтали, стоя у подъезда, пока не пришла моя мама, ужаснулась, обнаружив меня раздетым, и погнала нас домой пить горячий чай. Мы, впрочем, не возражали, потому что «чай» в исполнении моей мамы — это как минимум три разных сорта печенья и полная вазочка конфет, шоколадных в начале каждого месяца, липких ирисок ближе к его концу. Но ириски мы любили даже больше.

Никогда раньше не расспрашивал Наташку — где была, что делала. И она меня тоже. Иногда рассказывали сами — по большей части забавные эпизоды, чтобы посмеяться вместе. Теперь думаю, нам просто казалось, это совсем неважно — как мы жили и чем занимались друг без друга. Важное начиналось, когда мы встречались.

Но тут был совершенно особый случай, поэтому я все-таки спросил.

— А у нас по району маньяк ходил, — равнодушно, с набитым ртом промычала Наташка. — Ну, то есть взрослые говорили, что маньяк. Лично я в него не очень-то верю. Но гулять меня не выпускали. И в школу за руку водили, как маленькую. А из школы — домой. Родители договорились, встречали нас по очереди, провожали каждого не просто до подъезда, а до входной двери — вот как перепугались.

— Маньяк? — восхищенно повторил я. — Это с ножом? Убийца?

— Ну да, так говорили — убийца. Вроде бы у нас в парке убили девочку. Не знаю кого. Не из нашей школы. А может, вообще никого не убили, а просто кто-то глупость сказал, и все сразу поверили и стали повторять: «Маньяк, маньяк!» И началось. Меня не то что к тебе, а даже в булочную не отпускали. Которая вообще прямо в нашем доме, внизу. По-моему, очень глупо.

— А сегодня как же? — спросил я.

Воображение мое уже нарисовало сцену побега: Наташка спускается с восьмого этажа по веревке из простыней, внизу ее поджидает маньяк с окровавленным ножом, который она, разумеется, выбивает ударом ноги — в прыжке, как в кино.

Но она только еще больше нахмурилась.

— Да вроде бы того маньяка поймали. Или просто какого-то человека с ножом. Может, он масло на хлеб мазал, а потом задумался о чем-то и так и вышел из дома с ножом в руке. И его сразу — хвать! И в тюрьму! И нож на экспертизу, а он весь в масле, представляешь?

— Или в колбасе, — добавил я. — Вдруг он зарезал колбасу?

— Отрезал ей голову! — подхватила Наташка. — И закопал!

— А потом выкопал и съел!

— Голову от колбасы!

Мы уже не могли остановиться. Считается, будто чудесная способность говорить глупости и хохотать над ними взахлеб, до слез, до невразумительного хрюканья, до счастливой икоты проходит вместе с детством. Но нам с Наташкой повезло, мы до сих пор так умеем. Особенно если долго не виделись.

Вот и сейчас, сидя на ее чердаке, мы хохочем так, что дрожат хлипкие деревянные стены и падают прислоненные к ним подрамники с холстами, мы и сами постепенно сползаем на пол от изнеможения. Лично я уже там, Наташка, похоже, скоро присоединится. Что нас так рассмешило? Да уже невозможно вспомнить. Наверное, как всегда, кто-то что-то сказал, а другой подхватил, тихонько, для разминки, хихикнув, слово за слово, смешок за смешком, и теперь мы не можем остановиться, хотя у меня в глазах мельтешат яркие красные огоньки и голова идет кругом.

И пусть идет. Затем мы, собственно, и нужны друг другу, чтобы кружилась дурацкая твердая взрослая голова, и прыгали огоньки, и умные тяжелые мысли смешивались в один большой, невесомый, уморительно смешной пустяк.

Иначе пропадем.

— Не хочу вырастать, — неожиданно сказала Наташка.

Мы уже допили чай и пошли на трамвайную остановку.

— Почему? — изумился я.

До сих пор мне казалось, быть взрослым — здорово. У взрослых интересная жизнь. Конечно, не у всех, это я уже понимал. Но был совершенно уверен, что они сами дураки, раз ничего не сумели придумать, вот и скучают теперь.

Зато даже самые скучные взрослые могут никогда не есть суп и творог. «Спасибо, что-то не хочется», — и все, никто не заставляет. Уже только ради этого имело смысл вырасти как можно скорее.

— Взрослые всего боятся, — сказала Наташка. — Даже того, что еще не случилось. И чего вообще, может быть, нет. Маньяка, например. Никто его не видел, но все боялись — заранее, на всякий случай. По-моему, очень глупо.

Я открыл было рот, чтобы возразить, сказать, что бывают храбрые взрослые. Мой папа, например, точно никого не боится. Но тут приехал Наташкин трамвай. Что, в общем, хорошо. Никогда не любил с ней спорить.

О предстоящей поездке к морю я узнал заранее, еще весной. И конечно, сказал Наташке. Она так обрадовалась, словно я предложил ей поехать с нами.

— О! А я как раз думаю, где взять морской песок. Вот ты мне и привезешь. Тогда точно все получится.

— Что получится?

— Когда привезешь песок, скажу.

— Так нечестно!

Я чуть не заплакал, представив, как долго мне придется мучиться от любопытства. До самой середины августа. Это же почти всю жизнь.