Сказки старого Вильнюса III

И в связи с этим, — вдруг понимает Анна, — чертовски хочется музыки и цветов. Вот прямо сейчас! Или хотя бы жареных орешков. Да где их возьмешь в начале третьего ночи. Город у нас очень уж сонный. К полуночи все закрыто. Круглосуточный „Макдоналдс“ на проспекте Гедиминаса да „Чили-пицца“ с цветными телевизорами на Диджои — вот и вся наша разгульная ночная жизнь.

Но помечтать-то можно, — печально говорит себе Анна, пока ноздри ее чутко трепещут на теплом ветру, принюхиваясь к далеким, но вполне отчетливым ароматам. — Какая-то сволочь вот прямо сейчас, среди ночи жарит миндаль, нахально распахнув все окна, — восхищенно вздыхает она. — И еще, кажется, мясо. Благословен будь, о прекрасный романтический полуночный обжора. Ты сделал меня счастливой на целую секунду, я же почти поверила, что там, за углом, самая настоящая развеселая ярмарка, которой, конечно же, не может быть, — с пивом, сидром, закусками и каруселями. В это время суток на них катаются исключительно ангелы, да и те падшие, все коленки в зеленке. Совсем ненадолго падшие, всего на одну ночь, специально ради ярмарки».

* * *

— Ого, это что-то новенькое, — говорит Тони.

— Что именно?

— Поют, — лаконично отвечает он.

— Поют, — рассеянно повторяю я.

И только тут понимаю, что и правда поют. Причем где-то недалеко. То есть не прямо под нашим балконом, но и явно не за рекой. А, к примеру, где-нибудь за ближайшим углом — интересно, где именно? И кто? Нестройный, явно неслаженный хор, зато голоса хороши. Мелодия незнакомая, и слов не разобрать, но это даже к лучшему. Зачем нам сейчас слова.

— Причем поют, похоже, на Савичяус, у Божией Матери Утешения, где быть никого не может, — задумчиво говорит Тони. — Ни в это время суток, ни поутру, ни днем, вообще никогда. Там еще нынче вечером все было заколочено, мы же мимо шли.

Я слушаю его вполуха, потому что голоса неведомых певцов становятся громче, а Тонин голос, напротив, звучит все тише, вопреки законам акустики, которых я, впрочем, толком не знаю. Стало быть, какой с меня спрос.

Я закрываю глаза.

* * *

— И правда, поют, — шепчет Саша. Глаза у нее сейчас круглые, как блюдца. — Слушай, в этом костеле действительно поют! В два часа ночи!

— В половине третьего, — педантично поправляет Аль.

— Тем более. Кто это, что это, почему?

— Понятия не имею. Знаю только, что этого быть не может, потому что ничего подобного совершенно точно не может быть. Иди-ка сюда. И давай руку. Мне так спокойнее.

— Мне тоже. И пошли уже на эту вашу Ратушную площадь. Это так успокаивающе звучит: Ратушная площадь. На Ратушной площади невозможно сойти с ума. Только чинно прогуливаться, демонстрируя выходные наряды другим добропорядочным горожанам. Правда же?

— Только чинно прогуливаться, — повторяет Аль. — И еще кататься на карусели с драконами. И еще… Нет, стоп. Хватит с нас на сегодня фантазий.

— Ладно, — кивает Саша. — Никаких фантазий. Никаких драконов. Пусть карусель будет с лошадками, я согласна. Пошли!

* * *

— Эй, — изумленно спрашивает Анна, — вы действительно существуете?

Бестактный, конечно, вопрос. Но иногда невозможно удержаться.

Красивая рыжая женщина в накрахмаленном белом чепце звонко хлопает себя по бедрам и, не удовлетворившись результатом экспертизы, еще раз — по затянутым в корсет бокам.

— Ну, если уж я не существую, тогда, скажите на милость, что существует вообще? — говорит она мягко, нараспев и так убедительно, что Анна немедленно прекращает расспросы и покупает у рыжей пакетик жаренного в меду миндаля.

— Просто это так удивительно — ярмарка в половине третьего ночи, — говорит она. — Глазам своим не верю. И ушам тоже не верю. А вот носу, языку и нёбу, пожалуй, придется поверить. И конечно, брюху — чуть погодя.

И отправляет в рот сладкий, горячий, корицей и перцем благоухающий орешек.

* * *

— Эй, ты что, дрыхнешь? — удивляется Тони. — С чего бы? Половина третьего ночи, детское время, тебя же обычно до пяти утра палкой в постель не загонишь, ты чего?

— Просто сон хороший мимо пробегал, глупо было бы его упустить, — говорю я, изо всех сил стараясь не проснуться окончательно. — В этом сне прямо под нашим балконом развернулась ярмарка, примерно как в день Святого Бартоломея, только ночная, с фонарями и факелами. А в самом центре Ратушной площади крутится карусель. Не буди меня, пожалуйста, пока не покатаюсь.

— Ладно, не буду, — соглашается Тони. — Но имей в виду, наяву тут тоже ярмарка с каруселью. Откуда-то внезапно взялась, стоило на минутку отвернуться. Я решил, будет обидно, если ты все пропустишь.

От изумления я открываю один глаз. А потом второй. И смотрю вниз, на освещенную факелами Ратушную площадь, заполнившуюся вдруг уличными музыкантами, торговцами в костюмах эпохи Ягеллонов и слишком бодрыми для этого времени суток горожанами.

А в самом центре развеселого шумного хаоса гремит, звенит, скрипит, переливается огнями карусель, разноцветные лошадки бегут по кругу под восторженный смех давным-давно переросших подобные развлечения седоков. И если я не присоединюсь к ним немедленно, буду дураком, каких мало.