Сказки старого Вильнюса

— Вот кстати, — вмешалась женщина. — Термос-то так и лежит на заднем сиденье. Сходи, а? Он тяжелый.

— Тебе все тяжелое, — добродушно проворчал ее напарник и пошел к машине.

— Альгирдас — зануда. На самом деле капля коньяку в такой мороз еще никогда никому не вредила, — шепотом сказала женщина. — Даже при исполнении. Вы молодец.

Улыбнулся. Протянул ей флягу.

— Похоже, я прикончила ваши запасы, — сказала она, сделав глоток. — Обычно я не такая бесцеремонная, но мороз плохо влияет на манеры. Если будете думать, кого проклинать, знайте, что меня зовут Таня, и с этого дня я ваша вечная должница.

Хотел сказать — какие пустяки, там почти ничего не было. Но тут вернулся полицейский Альгирдас с большим, как минимум пятилитровым, термосом.

— Спасибо, друг, — сказала Таня и принялась отвинчивать крышку.

Из термоса повалил густой кофейный пар.

Никогда не любил кофе, но тут слюнки потекли.

Думал, они сейчас предложат выпить пару глотков. Решил — не стану отказываться, даже если до утра потом не усну.

Однако не предложили. И сами не стали пить. Вместо этого Альгирдас снова подхватил теперь уже открытый термос и, приговаривая: «Видите, мы своих ребят на морозе без горячего не оставляем», принялся поливать кофе черный каучуковый бок Альбертаса.

Проспект Гедиминаса Gedimino pr. Совершенно черный кот

— Здесь мед у всех отличный, — тараторит Бета. — Но поскольку у тебя ограниченная грузоподъемность, плюнем на все, кроме белого рапсового. Я уж на что к сладкому равнодушна, но от этого меда меня за уши не оттянешь. И такая чудная бабулька его продает, в шляпке и ажурных митенках, не то принцесса в изгнании, не то добрая фея на пенсии; обычно во-о-он там сидит, идем, посмотрим.

Лена покорно кивает — пусть будет фея, как скажешь.

Ей вовсе не хочется покупать мед. В том числе рапсовый. «Рапс — это же вроде бы сорняк, типа сурепки, — думает она. — Или нет? Ай, какая разница».

Сейчас — точно никакой. Потому что у Лены — туфли. Даже не так — ТУФЛИ! Новые, на каблуках. Надевать их, выходя из дома на весь день, было большой ошибкой, это она уже давно поняла. Но виду не подает. Бета еще с утра ворчала — какая может быть прогулка на таких каблучищах? И совала какие-то свои разношенные тапки, Лена в таких мусор выносить постеснялась бы.

Признавать, что Бета была совершенно права, совсем не хочется. Старшая сестра — это такое специальное божье наказание. Она всегда оказывается права. Со временем от этого начинаешь уставать. Усталость накапливается, даже когда живешь в другом городе и видишь сестру всего раз в году. Чемодан на перрон поставить не успеешь, а она уже говорит, вместо «здрасьте»: «Надо было брать на колесиках». И ведь не поспоришь. То есть спорить-то можно сколько угодно, но ослепительно красивый новый кожаный чемодан даже до такси тащить тяжело, и страшно подумать, каково будет с ним уезжать, потому что придется переть домой неизбежные подарки, как минимум, вдвое больше, чем привезла с собой. Бета совершенно права, надо было брать старый чемодан на колесиках, и плевать, как он выглядит, лишь бы тяжесть не таскать.

А потом сестра говорит еще что-нибудь чрезвычайно разумное, и еще, и еще, и уже на следующее утро хочется сбежать от нее на край света, хотя весь год скучала и сама, по своей воле, в гости приехала, никто не заставлял.

— Ты чего кислая такая? — обеспокоенно спрашивает Бета. — Устала? Загоняла я тебя? Бедный ты мой ребенок.

Бета — очень хорошая сестра. Только невыносимо старшая. Поди пожалуйся такой на чертовы туфли, тут же услышишь: «Ну я же говори-и-и-и-ила» — и жуткие стоптанные тапки снова станут реальной угрозой Лениному ближайшему будущему, и без них вполне безотрадному.

Поэтому Лена неопределенно пожимает плечами.

— Просто я не очень люблю ярмарки, — говорит она. — Хотя эта ваша вполне милая, и народу совсем немного.

— Купим мед, — говорит Бета, — и сразу пойдем пить кофе. Здесь рядом, прямо на проспекте, отличное кафе… Ой, смотри!

И останавливается как вкопанная напротив стенда, увешанного картинками с котами. А также котятами, спасибо хоть не в лукошках. И даже без бантиков. Вполне можно было бы пережить, если бы автор дал себе труд закончить хотя бы пару классов детской художественной школы. А то уж больно кривобокие у него коты. Смотреть больно.

— Ты не представляешь, как нам повезло, — говорит Бета.

Рехнулась, не иначе.

— То есть свой единственный шанс поглазеть на картинки с котиками мы каким-то чудом не профукали, — вздыхает Лена. — Жизнь прошла не зря. Будет о чем на смертном одре вспомнить.

И косится на художника — не обиделся ли? Впрочем, поделом.

Но художник, невысокий мужичок в мешковатом джинсовом комбинезоне, с собранными в хвост пегими волосами, не обращает на них никакого внимания. Сидит, насупившись, на складном стуле, малюет что-то на картонке с неровно обрезанными краями. Надо полагать, очередного кривомордого кота, на радость мировой культуре.

— Да ну тебя! — отмахивается Бета. И шепчет, почти касаясь губами уха: — Впервые его здесь вижу, обычно он в другом месте стоит.